Читать «Взыскание погибших» онлайн - страница 163

Новый восторженный крик сотряс воздух. Владимир бросился к сыну и правой рукой высоко поднял Бориса над собой.

Держал он сына крепко. Малышу стало больно, и он вскрикнул. Но никто не услышал этого, потому что слабый вскрик поглотил рев толпы.

А потом был пир на весь Киев, и не нашлось ни одного человека в стольном граде, кто бы в тот день не поднял братину за славного и бесстрашного мальца, наследника великого князя.

Пир длился три дня и три ночи, отроки Владимира сбивались с ног, опустошая кладовые, выкатывая бочки с медовухой, кувшины с греческим вином, подавая на столы соленья, жареных баранов, птиц и рыб с перьями зелени в раскрытых ртах.

И вот в один из этих дней, когда пир лился рекой от княжьего терема до покосившейся на самом дальнем конце Киева избенки, Анна привела Бориса к себе в опочивальню и открыла ларец, в котором лежала завернутая в алтабас икона Божией Матери.

Анна положила ее в ларец, прощаясь с родным домом, уезжая навстречу неизвестно чему — может быть, только горю, как казалось тогда. А вышло, что выпали ей и любовь, и счастье.

И сейчас, видя торжество сына, которого полюбили люди и которого больше самой жизни любила она, Анна белыми своими руками развернула алтабас и дала икону сыну: «Она сбережет тебя и поможет в самый трудный час. Береги ее и помни обо мне…»

Борис встал на колени и произнес про себя: «Берегу и помню, мама!»

4

Трапеза была скудной — подали кисель, потом печеные яблоки. Оттого что епископ Рейнберн ел, чавкая, даже с присвистом, не кусая, а втягивая в себя мякоть яблок, Святополк обозлился.

— Вы, святой отец, как дите малое, — раздраженно сказал он. — Чавкаете зело бодро.

Рейнберн, привыкший к подобным грубостям князя, все же оскорбился, перестал есть и положил на стол недоеденное яблоко. Из-за рукава рясы он вынул белоснежный платок, вытер им тонкий, в ниточку, рот и со смирением, в котором было немало яда, сказал:

— Старец похож на дите, а дите на старца, когда глаголет. Вот и открывается истина. Она в том, сын мой, что зуб у меня болен, и с нынешнего дня я буду трапезничать в одиночестве, чтобы не раздражать тебя.

Лицо Рейнберна было сухим, аскетическим, в глубоких морщинах, проложенных по лицу скитальческими годами его жизни, которые привели его в ненавистную страну Русь, где даже князья не научены разумному поведению.

— Вы не только на дите похожи, — с удовольствием сказал Святополк, — вы похожи и на красну девицу, которая жениха жаждет, а со сватами говорить не хочет, — он бросил яблоко на стол и вытер руки о платно, зная, что это бесит Рейнберна. — Неужто питья никакого нет? — он с презрением посмотрел на жену Болеславу, которую мучил стыд, ибо она преклонялась перед Рейнберном — он был для нее не только святым отцом, но и единственным теперь человеком, который напоминал о Польше и родном доме.

В это время стольник внес клюквенное питье в кувшине, но не успел сделать и шага, как дверь резко отворилась, и в горницу влетел гонец. Он невзначай толкнул стольника, тот покачнулся, и клюквенное питье пролилось на пол, оставив на нем красный подтек.