Читать «Тиберий» онлайн - страница 156

"Гней Пизон был легатом и другом Августа, — начал он речь ссылкой на сотрудничество обвиняемого с бывшим, ныне уже божественным принцепсом, но умалчивая о собственном совместном с ним консулате. — И по вашему совету, отцы-сенаторы, я дал его в помощь Германику. Молодость я подкрепил зрелостью, талант — опытом. Но доброго взаимодействия не получилось. И вот тут мы должны разобраться и четко разделить: строптивость и неповиновение, недоброжелательство и преступление, выявить, где предосудительное, а где наказуемое. Если Пизон только радовался смерти моего сына, то я возненавижу его и порву с ним отношения, но не стану преследовать его по суду. А вот в случае совершения им преступления, пусть его постигнет возмездие, и тогда торжество справедливости даст удовлетворение детям Германика и мне. То же самое надо иметь в виду и в вопросе о противостоянии проконсула и главнокомандующего. Если Пизон лишь пытался соперничать с Германиком за любовь солдат и авторитет в провинции, то это можно считать неуместным честолюбием и попенять ему за такое поведение. Но его обвинители утверждают, будто он разлагал войско, потворствуя дурным страстям легионеров, и не выполнял приказания военачальника, будто он пытался силой вернуть провинцию, из которой его выдворил приказом Германик. Эти заявления уже указывают на поступки, заслуживающие наказания. Однако нам надлежит определить, где здесь истина, а где чрезмерное усердие обвинителей".

Далее Тиберий высказал недовольство откровенно пропаган-дистским характером погребальных мероприятий в Азии. Особенно он подчеркнул, что не следовало порочить римские нравы перед иностранцами. "Зачем было утверждать, будто Германик отравлен, если это еще и сейчас не доказано? — говорил он. — В общем, для того, чтобы справиться со сложной ситуацией, не усугубить беду, мы должны заставить смолкнуть чувства, тогда будет услышан голос разума. Пусть никто не обращает внимания на слезы Друза, на мою печаль, пусть никто не руководствуется клеветой, распускаемой о нас, и рассматривает дело так же, как и всякое другое. Единственную уступку, которую мы, я полагаю, можем допустить в память о доблести и особом статусе Германика, это вести процесс в сосредоточенной тиши курии, а не на шумном форуме, и поручить его сенату, а не судьям".