– Вас наверняка никто не представил друг другу, – проговорил он негромко, неожиданно для самого себя. И слова вдруг потекли, будто давно уже напрашивались, набирались, как вода на краю большого листа, капля за каплей, и теперь внезапно сорвались вниз. – У нас не принято знакомить людей, лежащих в глубокой коме, да еще когда имя одного из этих двоих неизвестно. Но вы хотя бы должны знать, что здесь, в палате, вас лежит двое. Вас двое, на расстоянии протянутых рук. Это лучше, чем лежать поодиночке. А данные с ваших мониторов сообщаются на пост медсестры реанимации, постоянно, день и ночь. Так что вы не бойтесь, мы здесь, неподалеку. И наблюдаем, чтобы помочь, если возникнет нужда. Вы не одни. Вас двое, и все мы… Знаете, почему-то вспомнилось вот прямо сейчас… В детстве я очень боялся, что мне не найдется пары. Не в смысле спутника жизни, я ведь ребенком был, в детстве о таком не думаешь. Нет, я другого боялся. Помните, как в детском саду? Если, конечно, вы ходили туда, мало ли. Вот я там был, меня с полутора лет отдали в ясли. В детском саду всех ребят ставят в пары. Постоянно. Когда идут на прогулку, с прогулки, обедать, петь… До сих пор помню голос воспитательницы: «А ну-ка все встали по парам!» Я отчаянно боялся, что мне не достанется пары. Хотя вообще-то такого ни разу не случалось, но я почему-то все равно каждый день по нескольку раз покрывался потом от одной только мысли, что вот я протягиваю руку, а ее никто не берет. И все уже стоят по двое, а я один. Потом я почему-то стал бояться, что меня не возьмут в игру, не выберут, не позовут… А игр было много. «Цепи-цепи кованы», помните? «Цепи-цепи кованы, раскуйте нас! – Кем из нас?» И надо было выбрать, назвать по имени, кем будут расковывать. Я всегда переживал, если меня не выбирали. Мне казалось, я…
Тут Арсений вдруг смутился, осознал себя бормочущим какие-то глупости перед двумя коматозниками и рассердился. Щеки запылали жаром. Он коротко откашлялся, поставил стул обратно к окну и быстро ретировался.
«Сегодня 7 сентября, и я разобрала вещи. Разложила кучу бестолкового хлама, с которым, знаю, мне не расстаться – слишком уж я люблю все эти вещицы. Долго искала, куда пристроить ту морскую раковину, что Юльча привезла мне из отпуска. Какая же она удивительная! Розовая, со сливочным нутром и маленькими рожками, и в ней шумит море.
А потом я решила опробовать духовку. А посему будет старопомещичий пирог со сливами… О, один из моих любимых. Гладкое ароматное тесто, фиолетовая кислинка, белое роскошество пудровой посыпки, или сеточки белошоколадной глазури, или сметанной заливки! Я пеку его в сентябре, когда в воздухе пахнет сливами, арбузами, и хрусткой крепкой антоновкой, и тушеными перцами, и еще холодком осени. Я буду есть его, закутавшись в клетчатый флисовый плед, с чашкой чая, возле открытого вечером окна. А за окном на площадке ребята, как вчера, будут играть в баскетбол. В звуке тяжелого мяча, бьющего о землю, слышится холодный звон… У звуков нет имени. Это всегда действие: капанье, свист, цоканье, грохот, мяуканье. Только действие производит звук, бездействие же равно тишине. Вчера я шла по двору и услышала, как каркает воронье. Такой холодный звук, подумала я, и сама себе удивилась: разве у звуков бывает температура? Оказывается, да. От карканья веет пасмурным небом февраля. А вот стрекот кузнечиков – звук теплый, даже жаркий, или полуденный, или полночный… Всегда найдется что-то, что не укладывается в общепринятые определения. Например, бывает желтый вкус. И красный тоже, и даже бирюзовый – например, если разжевать листик мяты.
Мне не нравится говорить «сливовый пирог», только – пирог со сливами, пирог с вишнями, пирог с черешнями. Все равно что сказать о дереве «старая абрикоса», а не абрикос. Не пойму, почему так, просто нравится. И этот пирог – определенно старопомещичий. Рецепт я нашла в потрепанной рукописной книге на чердаке много лет назад, лишь чуточку изменила и уменьшила порцию ингредиентов вдвое – мне одной не осилить. Наверное, в прежнем варианте его пекли кухарки для своих мелкопоместных господ, что коротали век по тургеневски-небольшим усадебкам с деревянными верандами, выкрашенными в белый, со всякими мансардами и мезонинами. С дремотным уютом провинциальных гостиных, расстроенным клавесином, долгими чаепитиями, домоткаными ковриками и ажурными салфетками, скрипучими половицами, потрескивающими печами, сытыми мышами и вальяжными кошками, дремлющими в пятнах солнечного света, с прошлогодними календарями, брусничным морсом в хрустальном графине и несчастливыми любовными историями, утихшими в дальних уголках истосковавшихся сердец. Они давно уже почили, усадьбы разорились и рассыпались, линии рода пресеклись, все прошло. Остался только этот пирог со сливами, пахнущий звонким сентябрьским вечером.
Итак. Ставлю духовку греться на 170 градусов и разрезаю сливы на половинки, вынимая косточку. Беру:
2 куриных яйца
стакан сахарного песка
полстакана растопленного негорячего сливочного масла. (Растопленное масло всегда напоминает мне о куличах, которые пекла бабуля…)
стакан молока
два почти полных стакана цельномолотой пшеничной муки (но можно взять и обычную, конечно, чуть меньше)
полторы чайные ложечки разрыхлителя и немножко ванили. (Так ароматнее и теплее в осенние сумерки…)
Из всего этого миксером замешиваю тесто, похожее на густую сметану. Форму смазываю маслом, выкладываю в нее тесто, поверх – половинки слив и присыпаю их корицей. Ставлю в духовку на полчаса или чуть больше, сижу возле, жадно втягивая носом дразнящие запахи. Или иду поливать цветы. Только бы не забыть про пирог и вытащить его, пропеченный, пыхтящий и до невозможности красивый. И, когда остынет, посыпать пудрой. «Притрусить» – так говорила бабуля.
Я приехала сюда, чтобы все начать сначала. Пирог со сливами – это мое намерение остаться. Он пропитывает запахом ванили и корицы всю квартиру и, знаю точно, волнует кого-нибудь из соседей. Не может не волновать. Итак, решено, я остаюсь…
15 сентября, и я обживаюсь на всех парах. То есть в прямом смысле: сегодня затопила соседей снизу. Такая глупость. Принимала ванну и после этого забыла вернуть на место шланг от стиральной машины. Словом, всю воду она сливала прямо на пол. Ох, такую гамму чувств, что охватила меня, когда нога, переступив порог, погрузилась в озеро, трудно испытать в повседневности!
А потом раздался звонок в дверь. От такого звонка сразу не ждешь ничего хорошего, это отчаянная трель, с надрывом, на взводе. Протекло – сразу поняла я.
К счастью, все обошлось! Соседка снизу, Джамиля, только-только затеяла ремонт. Какая удача, что я не стала так принимать ванну две недели спустя! Пришлось бы платить, а у меня ну совершенно нет на это денег.
Два банных полотенца не впитали сразу всю воду, но очень помогли. Ни одной тряпке такое не под силу. Потом полотенца отправились в стиральную машину, а я – в кухню, колдовать.
Взяла дрожжевого теста, пухнущего под салфеткой, раскатала в лепешки. Свернула каждую с двух сторон (от краев к центру) в два жгутика, краешки залепила. Получилась лодочка. Серединку чуть раскрыла, начинила сыром сулугуни и обычным, тертым, да и сунула в духовку. Когда лодочки подрумянились, вытащила их, смазала тесто желтком, добавила в серединки по столовой ложке сливочного масла и по одному маленькому сырому яйцу. И снова поместила в духовку на 5 минут, чтобы яйцо подернулось дымкой. А потом густо сыпанула зеленью и спустилась заводить дружбу с соседкой.
Она обрадовалась. Мы ели хачапури-«лодочки», томно истекающие желтым маслом, отщипывая кусочки булки с края и обмакивая в еще жидкий горячий желток, и болтали. Я уверяла ее, что точно такие, самые вкусные в мире хачапури, подают в ресторане «Нартаа» на сухумской набережной, вместе с кислым домашним вином, пахнущим овечками, потому что из винограда «Изабелла». Не люблю такое вино, хотя саму изабеллу обожаю. Такие у нее упругие и терпкие ягоды, она напоминает терновник… А Джамиля диктовала мне рецепт узбекской лепешки, катламы, и рассказывала, что ее мама печет их совершенно неподражаемо, рассыпающимися на сотню слоев, нежными и крапчатыми от черных кунжутных семечек.
Позже мы свернули из старой газеты пилотки. Джамиля мастерски белила потолок, а я красила батарею.
22 сентября. Как же все-таки прекрасна осень! Никогда не подумала бы, что заявлю вдруг такое. Но, по правде сказать, я так нечеловечески счастлива оттого, что наконец вырвалась, освободилась от своей прежней жизни, что теперь готова радоваться каждой мелочи. Сегодня видела клен, мелкоузорчатый и весь трепещущий, и по цвету он был – точь-в-точь желтое яблоко с румянцем… ну таким, яблочным румянцем, в общем. А еще набрала горсть боярки и слопала. Да, мимо шли люди и странно на меня смотрели. Да, рядом дорога, и в ягодах полно черт знает какой гадости. Но мне все равно было вкусно. И солнце с запада светило прямо сквозь лимонную листву, косо и ярко. И чирикал воробей.
Вот, кстати, о яблоках. Будут они у нас в карамели. А что, вполне себе осеннее лакомство!»
