Читать «Десерт из каштанов» онлайн - страница 118

– Вот как. Ладно.

– Если хочешь… – он едва не предложил переехать к нему, но вовремя опомнился. – Я мог бы подыскать тебе новую квартиру. И снять ее на пару месяцев. Кое-какие сбережения у меня есть, так что без проблем… А ты потом отдашь, когда-нибудь.

– Нет. Не надо.

По тону он понял, что настаивать не нужно.

К удивлению и вящей радости Гаранина, после выписки Женя поселилась в сторожке у Максимыча. Это было даже удобно, ей не придется ездить через весь город на процедуры. А сам Арсений мог каждый день видеть ее на прогулке в обеденный перерыв. Он смущался и отчитывал себя длиннейшими внутренними отповедями, думая, что, должно быть, выглядит смешно, ежедневно изобретая новый предлог для случайной встречи, но ничего не мог поделать с собой. Каждый день около полудня его охватывало такое воодушевление, что вслед за ним веселели даже санитарки. Он воспользовался своей привилегией заведующего и перестал выходить на ночные дежурства, только бы не проспать ни одной обеденной прогулки.

Так в город пришла зима.

Гипс с Жениной ноги сняли, и она рьяно принялась разрабатывать ее, превозмогая боль и наворачивая круги по больничному саду. Максимыч еще тщательнее, чем прежде, чистил дорожки, чтобы нигде ненароком не образовалась наледь. Перед дождем или снегопадом Женя страшно мучилась мигренью, а свежие переломы ныли, и тогда Максимыч клал ей на лоб и глаза мокрое полотенце, а Арсений просил Ромашку сбегать в сторожку и поставить болеутоляющий укол. Сам он к Жене не притрагивался.

Из обрубков рябины, спиленной после смерти Сани Архиповой, Максимыч вырезал фигурки. Для Мишки он смастерил свистульку, которая издавала оглушительно-пронзительный звук. Случайность или нет, Арсений отметил, как метко привратник подгадал с подарком, ведь после травмы мальчику было полезно тренировать легкие дыхательной гимнастикой. Жене досталось тоненькое рябиновое колечко на мизинец – взамен того латунного, с которым ее когда-то привезли на «Скорой» и которое девушка теперь не надевала. Кроме этого, Максимыч подарил ей два резных гребня:

– Это тебе на будущее, впрок. Отрастишь косы, будешь носить.

– А вдруг я решу оставить короткую стрижку? – девушка коснулась отрастающих во все стороны черных волос. Оттенок у них оставался прежний, птичий, почти с отливом в синеву. Женя постепенно становилась похожа на растрепанного галчонка. В ней будто смешивались испуг, настороженность и любознательность, вероятно, присущая от природы.

– Ну нет уж, не оставишь. Я тебя знаю, – заявил Максимыч, и его смуглое, широкое и плоское, поросшее седой щетиной лицо сморщилось от плутоватой улыбки.

Арсений собирал и хранил эти мимолетные и хрупкие, как подснежники, приметы ее выздоровления: кокетливый жест, которым она сейчас коснулась головы, или шутку, оброненную дней пять назад, или еще тихое мурлыканье, – Женя пела про себя, о чем-то размышляя, и перекатывала по ладони крепкие бурые желуди. Эти проблески были редки, и большую часть времени Женя хранила молчаливую задумчивость.

Для самого Гаранина Максимыч вырезал из рябины четыре фигурки обезьян. Правда, если бы не характерные жесты (одна из них закрывала лапами глаза, другая – уши, третья – рот, а четвертая – живот), Арсений принял бы их, скорее, за упитанных медвежат.