Читать «На берегу неба (сборник)» онлайн - страница 151

Василий Ярославович Голованов

Толстяк меж тем прислоняет к исполинскому пню лесенку и, пыхтя, вскарабкивается на него.

– Есть только явь и свет, – бормочет он. – Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете… Мы все уже на берегу морском…

Делает несколько глубоких вдохов на плоском срезе пня, чтобы перевести дыхание. Подносит трубу к губам. Высокий, необычайно длинный звук простирается над туманной равниной, отдаваясь многократным эхом во всех закоулках парка в той стороне, куда ушел его сын.

В той стороне когда-то был дом. И когда люди начали исчезать, поначалу все думали… Все хотели верить, что не Город поглотил их, а они остались погостить в том доме или даже поселились там. Там, в парке, дом был прекрасный, старики отлично помнили его, и если старые хозяева его умерли, то почему бы детям не поселиться там? Так говорил Бубен, когда его сын не вернулся однажды домой. И Геликон говорил то же самое. И Кларнет.

И все-таки там никого нет. Город наступает, и там, куда протягиваются его вулканические отроги, никого не остается. Вообще никого. Толстяк набирает полную грудь воздуху и вновь выдыхает высокий, протяжный, трепещущий звук. «Ишь, как раскатывается туда-сюда, – думает он, – как в пустоте. И десять лет уже никакого ответа…»

Да… Он никому не рассказывал о том, что, когда исчез его сын, он ходил к тому брошенному дому. Тогда, лет десять назад. Он шел к нему не без слабой надежды, но едва заметил дом из-за деревьев, как сразу был поражен неопровержимой мертвенностью этого места. Никто здесь не жил уже очень давно. Из людей, конечно. Вокруг дома в человеческий рост разрослась трава. Над раскрытыми зонтиками борщевика гудели мухи, мошкара, пчелы. Летали бабочки. По скрипучим ступеням толстяк поднялся на крыльцо и увидел, что дверь на террасу не закрыта. В дверном проеме различил стол, на нем высохшее черное яблоко. Бархатистый, будто живой, налет пыли на полу. Преодолев робость, он заставил себя войти. Огляделся. Увидел связку ключей на гвоздике возле двери и зачем-то взял ее. Еще взял, отерев от шершавой спекшейся пыли, ветхую книгу, раскрытую посредине.

Старый дом был вовлечен в круговорот жизни, в которой уже не нужен был человек. Каменные плиты у крыльца затянулись мхом и травой, ласточки прилепили гнездо над изголовьем дивана на терраске, муравьи цепочкой тянулись по стене из трещины в трещину. Из полумрака дальних комнат выпархивали крошечные белые комочки – моль. Скоро, скоро габардин портьер, драп пальто и войлок старых валенок будут изъедены, гниль превратит стены в труху, жестокий порыв зимнего ветра выставит стекло из рассохшейся рамы, вода хлынет в окно, как в пробоину, – и дом окончательно сдастся разрушению. Еще через десяток лет он станет одним из тех странных островков жизни, которые то тут, то там попадаются в парке и на пустоши и которые так любят маленькие зверьки и насекомые – заросшим травой холмиком, рядом с которым у каменной ограды вечным напоминанием о человеке будут цвести мальва и шиповник…