Читать «Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека» онлайн - страница 36

Syggenēs означает ‘свойственный от рождения’, ‘сродный’ или ‘однородный’, но прежде всего – ‘родной’; оно и передается как ужики во всех первоначальных переводах, и лишь сотни лет спустя заменяется словом сродникъ – словом того же значения и «образа»: совместно рожденный, одного рода (Ягич, 1902, с. 420-421). В XII в. на Руси слова ужики и сродники часто заменяют друг друга, особенно в оригинальных текстах, но также и в компилятивных – составленных из разных и разновременных переводов. В сочинениях Кирилла Туровского они, как правило, смешиваются; Туровский часто пользовался источниками разного происхождения, даже запрещенными церковью апокрифами. Известно, что съродники появилось не ранее XII в. (Слав. Апостол, с. 76, 214; Ягич, 1902, с. 94; и др.), т. е. именно тогда, когда рода как такового уже не было, и слово это обозначало человека близкого, но не родного. Сравнивая русскую и болгарскую версии одного и того же текста, обнаруживаем такую последовательность: в русском тексте – ближний (Пчела), в болгарском – всегда съродникъ. Но русское ближьний может соответствовать и болгарским словам искрьний или братъ (Пандекты). Только ужики и ближики употребляются в «Печерском патерике», иногда чередуясь по спискам. Во всяком случае, слово ужика на месте греческого известно уже в самом первом и кратком переводе Евангелия (Ягич, 1884, с. 42), его охотно используют и другие южнославянские переводчики. Некто повелел «Никомиду и Никандру, ужикома своима, Дидуменинома, сестры его братучадома...» (Хрон. Малал., VIII, ст. 3), в этом тексте названы ближайшие родственники, причем по женской линии. Ужики и ближики одинаково упоминаются в текстах Иоанна Экзарха, которому подражали писатели Киево-Печерского монастыря, считая его своим учителем словесности (Колесов, 1977).

В древнерусских текстах соединение степеней близости происходит по другим линиям: «Ужики же и друзи твои» (Кирил. Тур., с. 26), «друзи мои и ближники» (Хож. игум. Даниил., с. 24), сочетания другъ и ближикъ, ближние и любимые очень распространены, и для них характерно то, что понятие ближнего возводится на уровень «друга», не «родича». Происходит это постепенно, по-разному; возможно, в частности, временное возвращение к прошлому: в выражении «да отпустяться грҍси родителма и ближнимъ моимъ» (Патерик, с. 4) явно просматривается такое отношение к ближнему, какое свойственно было временам князя Игоря. Ближние только родственники и друзья еще и для Даниила Заточника в конце XII в.; «друзи же мои и ближнии мои, и тии отвръгошася мене», – говорит он, повторяя (и неоднократно), что прежде, чем жениться, следует «спрошатися зъ ближними своими» (Дан. Заточник, с. 19).

«Ближики» всегда свои, мои, наши, они никогда не могут быть «чужими». Ближний, как более общее название, может употребляться и при обозначении более отдаленных отношений, во всяком случае, при противопоставлении дальним: «Яко и ближнии мои стыдяться мною, яко же чюжь быхъ», – говорит Кирилл Туровский (Кирил. Тур., с. 37-38); также и Господь озаряет «своею благостью далнимъ же и ближнимъ» (Жит. Авр. Смол., с. 17), и т. д. Нет еще четкой разницы между близким и ближним, но уже ясно, что вместо прежнего различающего их признака по родству, по искренности приходит признак новый – размещение в пространстве, по месту: кто ближе к тебе, тот и близок. «И събравъ дружину свою, близкы» (Флавий, с. 216) – с полным правом переводчик уточняет здесь понятие о дружине, упоминая о самых близких предводителю людях. Счастье подобно стрелку, – говорит переводчик афоризмов «Пчелы», — иногда попадает в нас, иногда же – в ближайшего соседа («овогда же на прилежащая ближняя», с. 177). Хорошо известны слова киевского князя Святослава, который разгневался на Всеволода Большое Гнездо: «Кто ми ближни – тотъ добръ!» (Ипат. лет., с. 216, 1180 г.) – только тот и хорош, кто близок.