Читать «“Первая любовь”: позиционирование субъекта в либертинаже Тургенева» онлайн - страница 34

Эдуард Вадимович Надточий

Вскоре после знакомства с новыми соседями сын рассказывает ему о своём восхищении Зинаидой. Отец — с непременным хлыстиком — внимательно слушает, посмеивается, а затем задумывается. Он передумывает седлать лошадь. Тут же, между прочим, замечается, что он умеет укрощать самых диких лошадей.

Вместо прогулки на лошади отец вдруг отправляется во флигель к княгине. После этого, когда рассказчик видит Зинаиду несколькими часами позже, она лишь молча смотрит из отверстия двери на мальчика большими холодными глазами — и молча прикрывает дверь.

Что, собственно, произошло? Мальчик влюбился. Уже одно это заставило встревожиться его отца. Нужно принять меры, чтобы блокировать развитие этого опасного чувства. Он, укротитель самых диких лошадей (т. е. женщин — но к символике лошади мы вернёмся позже), тут же решает преподать сыну урок, пресечь его любовь — а заодно и насладиться сам. Начинается урок либертинского воспитания.

Характерно, что “страсть” (замечу, что в кавычках, — здесь мы сталкиваемся с переменной фокализацией, кавычки маркируют не мальчика, а сорокалетнего рассказчика, фиксируется его — уже либертинское — отношение к страсти) возникает у сына именно после посещения Зинаиды отцом. Применяется термин “поступил на службу”: стал влюблённым (с.32). Работа воспитания началась. В дальнейшем мы видим (и отец, разумеется, тоже), что подросток попадает в роль либертинской жертвы. Над его телом проделывает Зинаида свои жестокие удовольствия. Всё это описывается в терминах несказанного удовольствия, ощущаемого подростком (особенно в той сцене, где он потерял сознание и Зинаида с удовольствием целует как бы труп). Вполне мазохистская психологическая деталь: в одном месте рассказчик описывает, с каким бы удовольствием он целовал башмаки Зинаиды. И, разумеется, его регулярная поза перед Зинаидой — на коленях.

Интересно, что история соблазнения Зинаиды отцом дана нам исключительно косвенным образом: мы видим разные стадии переноса Зинаидиных отношений с отцом на сына. Их можно, разумеется, толковать как простую месть сыну за отца, попытку отыграться на сыне за терпимое в дуэли с отцом поражение. Но я бы истолковал это иначе: прекрасно зная, в какую катастрофическую ситуацию попал сын, отец, укротитель самых диких лошадей, создаёт сознательно ситуацию переноса, симметричного переноса. Если уж сын не просто влюбился, да ещё и угодил в лапы к неконтролируемой страсти, то ощущения жертвы он, прежде чем быть вырванным из лап страсти, должен испытать во всей полноте, чтобы досконально знать этот полюс отношений палача и жертвы в дальнейшем — чего не произошло бы, не вмешайся и не составь треугольник отец. Только отношения с отцом заставили Зинаиду выделить подростка из среды своих мучимых поклонников-жертв и сделать из него жертву привилегированную. Достаточно быстро среди романтического поля сознания мальчика выделяется некоторая пустая зона, которую он именует “безымянным ощущением, в котором было всё: и грусть, и радость, и предчувствие будущего, и желание, и страх жизни” (с.35). Этому ощущению подросток пока присваивает имя, связанное для него с сознательным источником своих мучений: Зинаида. Но эта именно та зона, в которой должно сложиться то “психологическое” состояние, которое характерно для либертина — апатия.