Читать «Одуванчики в инее» онлайн - страница 148

– Прекрасная, не правда ли? – подхватила Сигимонда. – Столько приключений! Все для и про детей! Как интересно, должно быть, жилось тому человеку, который это написал, тебе не кажется?

Как ни странно, но об этом я никогда раньше не думал. Я любил книги, но совсем не задумывался о тех, кто их писал. Я озадаченно взглянул на Сигимонду. Она определенно была права. Если то, что писали эти люди, было способно унести меня в иные миры, из которых не хотелось возвращаться, то что же должно было твориться в их головах?

Сигимонда открыла первую страницу, и я увидел портрет лысеющего мужчины с продолговатым лицом и глазами, полными искр и мальчишества.

– Он взрослый, – констатировала она. – Все сказки написаны взрослыми.

Она обошла стол и снова опустилась на свое место. Я не мог оторвать взгляда от раскрытой книги. Лампа бросала разноцветные танцующие блики на стены и стол. Откуда-то доносились звуки скрипки, тоскующей по небесам.

– Веришь ли ты в сказки, Воробей? – послышалось мне словно издалека.

Я отрешенно кивнул.

– Верю.

– В сказки. Веришь ли ты в сказки, Воробей? – повторился вопрос уже громче.

Вокруг меня поднимался теплый ветер.

– Верю. Верю, – отозвался я вновь.

– Воробей!

Я окончательно очнулся и поднял взгляд на Сигимонду.

– Веришь ли ты в сказки, мальчик? – прошептала она в третий раз сквозь наполняющую воздух музыку.

В животе моем взвились воробьи, а в груди зазвенели колокольчики. Я широко улыбнулся и выпрямился.

– Я верю! Я верю в сказки!

И голос мой слился с песней скрипки.

Мама Воробья

Сидит за кухонным столом и плачет. На ней желтый свитер, напоминающий о солнечной погоде, но никак не подходящий к ее настроению. Иногда поднимает голову, словно намереваясь что-то сказать, но только смотрит в окно, закусывает губы и снова опускает лицо на ладони. Волосы небрежно падают на плечи.

(Качает головой и плачет.)

(Жмет плечами и плачет.)

(Плачет.)

(Плачет.)

(Плачет.)

Глава 12

Праздник

И настала весна. По вздохнувшему в полную грудь небу рассыпались птичьи стаи. Серое полотно, лежащее поверх крыш целую промозглую бесконечность, свернулось, и на его место приплыли молодые облачка, пахнущие сахарной ватой. По улицам побежали легкие детские ноги, а по каналам, живоносным жилам нашего города, вновь потекла вода.

Я сидел на крыше и слушал журчание потоков, несущихся по водосточным трубам, а вдали похрустывал трескающийся лед на свинцовом море. Во дворе открывались окна, и монотонные возгласы телевизоров вырывались из застоявшегося воздуха на волю. Далеко улететь им, правда, не удавалось. Попадая в чуждую им среду, они терялись в свежести весеннего ветра и лопались, как мыльные пузыри.

С того судьбоносного дня, в который решились – ни много ни мало – исход нашей игры и моя участь, прошло уже некоторое время, и я успел худо-бедно успокоить вихрь в моей душе и разложить все услышанное и понятое по полочкам. Ребята из Красного квадрата, конечно, ликовали, узнав о своей победе, и все еще ходили с задранными носами, но я не завидовал такому успеху. Не то мне было надо. Я знал, что, даже проиграв, я приобрел нечто бесценное. Надо было только научиться хранить это нечто так, чтобы иметь возможность вспоминать его при необходимости. Поиском такой надежной ниши я и занимался, понимая, что забыть слова Сигимонды означало потеряться в грядущих бурях взросления.