Читать «...Где отчий дом» онлайн - страница 139

Похороны назначили на третий день.

Два дня перед домом толпился народ, слышался гул голосов. Со­седи сходились группами, скорбно здоровались за руку, обсуждали об­стоятельства гибели Доментия Гачечиладзе и сокрушенно качали голо­вами.

Боль от чудовищной нелепости, совершившейся рядом, грубо отор­вала всех от каждодневных дел и хлопот и погнала кого в гору, кого под гору, но скорее, скорей туда, к дому, над которым разразилось несчастье — разделить горе осиротевшей семьи, помочь в беде, опла­кать погибшего соседа, совершить все, что велит веками сложившийся обряд прощания.

Казалось, в людях, пробудился давно уснувший родовой инстинкт. Теперь, когда страшная в своей невидимости сила разъединила и рас­кидала по белу свету не только школьных друзей и односельчан, но даже близкую родню, одна лишь беда воскрешала на время прежнюю общность. Жизнью оплачивались недолгие дни единения. И, сходясь по зову несчастья, люди словно возвращались вспять на десятки лет, и было это возвращение болезненно и тягостно, как возвращение к по­кинутой семье или под отчий кров после горестной разлуки: все кру­гом родное, но уже не свое, и душа разрывается от нежности узна­вания.

Но вместе с горем, одновременно с ним над панихидной толпой, точно ястреб над крестьянским двором, возникло пронзительно ост­рое ощущение тревоги: неожиданная гибель Доментия — не постепен­ный переход в небытие, закономерный исход старости или болезни, а прорыв, падение — напомнила всем, как тонка преграда, разде­ляющая жизнь и смерть, как легко она рвется. Люди рассказывали друг другу о последних встречах с погибшим, непроизвольно, интона­цией и жестом воспроизводя его слова и поступки, воскрешая его са­мого; они словно не отпускали его туда, по ту сторону и в то же время снова и снова возводили тающую на глазах преграду; от этого 3 приглушенных скорбью голосах звучал затаенный страх. Страх от­ступал только там, где хозяйничали мелкие, обыденные заботы, точно враг, которому нипочем пушки но который бежит от камней.

«Я ему лучший кусок отобрала,—горестным тоном рассказывала соседкам жена Элизбара.— Бери, говорю, Доментий, дорогой! О чем разговор. Разве мы не соседи... А мой говорит: тут на десять рублей, и не меньше!»—«Замолчи, женщина!—одергивал жену коренастый кривоногий ЭЛизбар, обутый в начищенные до блеска хромовые сапо­ги.— Кто-нибудь подумает, что мы за долгом пришли».—«Уй, чтоб у тебя язык отсох, Элизбар! Кто так подумает, чтоб я того раньше До­ментия похоронила!..»