Читать «Пожарный кран № 1» онлайн - страница 54
Наталия Зоревна Соломко
Славик был знаменитому до плеча — не драться же Павлику в самом деле с такой мелкотой!
Уже началась третья елка. За окнами стемнело, но знаменитый артист не включал свет. Тьма становилась все гуще, и уже сливались с ней предметы: растворились, исчезли старый диван, и резной шкаф со связкой рапир наверху. Большой цветной телевизор стал сгустком темени, стулья стали невидимками. Только портрет великого реформатора сцены, подсвеченный фонарем с улицы, виден был очень хорошо.
Константин Сергеевич на портрете смотрел на Павлика сквозь пенсне, строго смотрел и горестно, будто хотел сказать: «Эх ты!»
— Эх ты! — сказал Константин Сергеевич, и знаменитый актер вздрогнул, испуганно моргнул. — Растили тебя, радовались: какой талантливый мальчик! Думали, актер вырастет…
— Костя, замолчи! — сердито пискнул Карл Иванович из-за рамы. — Ты инструкцию нарушаешь!
— К черту инструкцию! — грозно отвечал великий реформатор. — Я должен ему все высказать!
Знаменитый актер замер, вжавшись лопатками в диванную спинку.
— Думаешь, ты актер? — гневно взглянул на него Константин Сергеевич. — Ты — халтурщик, вот ты кто! Конь, на котором ты въехал в Париж, и тот одаренней тебя. На него посмотришь — и характер видно, а ты что все десять серий делал? Бегал, махал шпагой и при этом все время красиво улыбался в объектив — мол, полюбуйтесь на меня!
Павлик виновато опустил голову.
— Это называется — работа над ролью? — гремел великий реформатор. Чему тебя в институте учили? Еще, может, скажешь, что играл «по системе Станиславского»? Так имей в виду: ты мне не ученик, я чуть со стыда не провалился, на тебя глядючи!
— Костя, это жестоко, — заступился за Павлика Карл Иванович. — У мальчика первая роль, ты же знаешь…
— Молчи, Карл! Не смей его жалеть. Не беспокойся, он сам себя отлично пожалеет. Он себя любит, он себе все простит. Бездарность! Самовлюбленное ничтожество! Погляди на него: черные очки надел, чтоб почитатели на улице не приставали, он ведь стал знаменитым!
Павлик тоскливо молчал. А что он мог сказать — ведь все это было правдой. Только Павлик думал, что никто, кроме него, не заметит, что играл он в фильме плохо. Или, во всяком случае, если заметит, то промолчит — из деликатности.
И, действительно, все промолчали. Даже хвалили Павлика: мол, такой молодой, а уже талантливый.
Константин Сергеевич устремил на знаменитого горящий взгляд:
— Говорили тебе в детстве: «Люби искусство, а не себя в искусстве»? Говорили?
— Говорили… — сознался Павлик.
— Говорили тебе, что сцена — святое место? Что там нельзя лгать и притворяться?
— Говорили.
— А ты?
Павлик взмолился с отчаянием:
— Константин Сергеевич, вы же сами писали, что актер имеет право на неудачу!
Ох, лучше бы он молчал!
— Актер! — взбешенным шепотом произнес Станиславский. — Актер — да! Тот, кто всю душу отдал роли, кто ночей не спал, кто о себе забывал, горел, мучался… А ты?
— Так сценарий был плохой, — вздохнул Павлик. — Где там гореть-то? И режиссер — дурак.