Читать «Полюби меня, солдатик...» онлайн - страница 15

Между тем стало слышно, как в ровике заговорил по телефону Муха. Но, судя по тону, разговаривал не с начальством — скорее со своим братом связистом. Поговорив немного, поднялся от телефона и громко объявил из ровика:

— Братья славяне! Войне конец!

На огневой все моментально замерли, пораженные радостной вестью, и Муха, натопырив усы, с важностью разъяснил:

— Бригадные радисты подслушали: завтра капитуляция!

— А почему начальство молчит? — засомневался Медведев.

— Еще сообщат.

Муха опять скрылся в ровике, припал к своей трубке — теперь оттуда ожидались самые необыкновенные новости, от которых радостно замирало солдатское сердце, солнцем озарялся весь белый свет. Это же надо — кончалась война, и ты жив, тебя не убили! Теперь ты будешь жить долго-долго. Не будешь дрожать в земле, дожидаясь последнего, твоего разрыва, не будешь мерзнуть зимой, изнывать на солнцепеке летом, голодать, переживать несправедливости начальства. Ты вернешься домой, снова увидишь маму, встретишь свою любовь, которая даст тебе законное право на счастье. Конец войне!..

Но если конец войне, то, наверное, долго мы тут не усидим, по-видимому, куда-нибудь двинемся — вперед или назад. Но вперед почему-то не пускают немцы — или они не знают о своей капитуляции? Или, что хуже, не согласны с ней? Если какие-нибудь эсэсовцы, то капитуляция обещает им мало радости — они еще повоюют...

Не дождавшись более подробных новостей, я влез в ровик и позвонил комбату. Правда ли, что уже финита.

— Будет финита — скажем. Ни на минуту не задержимся. А пока соблюдайте бдительность, — охладил мой радостный пыл комбат.

Наверно, именно так. Если приказано соблюдать бдительность, то, по-видимому, ничего и не произошло, видно, радисты поторопились с выводами. Может, где-либо капитуляция, но не у нас. Наши немцы будут медлить, дожидаться приказа. Так же, как и мы. В этом смысле ничего не изменится. Хотя и конец войне.

Если капитуляция, то, наверно, нас не оставят сидеть в этой земле. Теперь в земле уже не сиделось, и я вышел с огневой на зеленую травку. Над городком и долиной лежала совсем мертвая тишина, не стреляли орудия, молчали минометы. Не слышно было и перестрелки на передовой. Все повсюду притихло, замерло. Выжидало? В самом деле, не настал ли конец этой проклятой войне? Настроение мое то вспыхивало радостью, то омрачалось от тягостной неизвестности, когда я бросал взгляд на недалекий коттедж. Меня влекло туда, к Фране, и я думал, как ей теперь с ее стариками-австрийцами? Надо — домой, в Беларусь. Но как? Куда я ее возьму? К моим артиллеристам на огневую? Они бы не возражали, но...

Солнце закатилось за снежные громадины гор, в долину надвинулась довольно прохладная тень. Все вокруг помрачнело, сразу утратив недавнюю весеннюю привлекательность. Из-за плотного забора лесопилки тянуло паленым, несло по ветру горьким смрадом пожарищ. Ничто поблизости, однако, не указывало на опасность, и я решился. Сказал Медведеву, чтобы в случае чего послал Кононка — тот знает. Медведев бросил обычное «ладно», и я побежал к коттеджу.