Читать «Советсткие ученые. Очерки и воспоминания» онлайн - страница 227

Что мог я ему ответить? «Наш брат» научный журналист действительно нередко пишет о какой–нибудь проблеме «задним числом». Так, конечно, спокойнее: не ошибешься в оценке. Все уже решено, разложено по полочкам, и нетрудно теперь, в ретроспективе, углядеть, кто же из исследователей в свое время был прав, а кто нет. Кто ошибался, понапрасну осторожничал, а кто носился с действительно ценной идеей. Теперь остается воссоздать «конфликтные» ситуации, встать в их описании на сторону известного уже победителя, и вот вам «драматическая борьба нового с отживающими, косными взглядами в науке».

А почувствовать чью–то правоту в живом, не застывшем еще споре? А написать о проблеме тогда, когда она не только далека от своего решения, но когда и вообще еще не очень ясно, разрешима ли она?

Наверное, я и не взялся бы за эту задачу. Но интересовала меня в данном случае не столько техническая трудность проекта «искусственного сердца», сколько сами люди, решающие эту необъятную проблему. Люди, которые меньше всего — я это понял много позже — думали о научном престиже: кто первый, кто второй…

Один из выдающихся американских хирургов несколько лет назад говорил, что создать механический протез, адекватный по своим основным функциям сердцу человека, так же фантастически трудно, как совершить экспедицию на Луну. Сегодня это сравнение устарело, а вот проблема «искусственного сердца» еще не решена.

Если говорить очень коротко, «фантастическая трудность» реализации данного проекта проистекала из того, что идея эта опередила свое время, опередила даже самый высокий уровень технологий, характерный для второй половины XX века. История развития науки знает немало примеров, когда такие «преждевременные» идеи надолго забывались, трудности их реализации перевешивали потребность общества в таких идеях; да и ощущение этой потребности приходило порой много позже.

Вспомним Грегора Менделя. На тридцать пять лет было забыто открытие основ генетики, сделанное чешским монахом. Он умер в безвестности; мы чтим его посмертно.

Вспомним пример, еще более близкий к нашей теме, — Сергей Сергеевич Брюхоненко. Думаю, был он первым в мире инженером–физиологом. Легко вообразить, как странно звучало сочетание этих двух слов в 20‑е годы («инженер» и «физиолог» не просто разные специальности — разные материки в мире науки!), если и сегодня к нему еще не привыкли. Представляю, как называли этого человека за глаза «чудаком» (а может, и открыто кто–то смеялся). А он — когда отмалчиваясь, когда отшучиваясь, когда огрызаясь, если очень уже допекали, — все прилаживал к подопытной собаке какие–то моторы, радиолампы, всякие «железки». И заметьте, не был ведь он этаким горе–изобретателем, пытающимся построить «перпетуум–мобиле». Доктор медицинских наук. Одно время Брюхоненко даже возглавлял целый научный институт. Но вот разработанные им в двадцатые годы аппараты искусственного кровообращения, «автожекторы», заставляющие воскресать собаку после клинической смерти, забыли! Забыли на четверть века! И вспомнили лишь тогда, когда появились другие, современные приводы, другие лампы, другие материалы. Когда идея смогла примерить новый технический наряд. А главное, когда хирургия пришла наконец к операциям на открытом сердце и позарез потребовались медицине аппараты искусственного кровообращения. В 1965 году Брюхоненко был удостоен Ленинской премии. (Посмертно. Пять лет уже, как не было его в живых).