Читать «Советсткие ученые. Очерки и воспоминания» онлайн - страница 209

В день Н. Н. Бурденко обычно обходил один этаж, где лежало 60–80 больных, и на это у него уходило несколько часов. Медленно переходил он от одной постели к другой, подолгу задерживаясь у наиболее «трудных случаев». Каждый такой больной вызывал у профессора острый интерес. Он не удовлетворялся принятой схемой обследования, а требовал проведения дополнительных анализов, методик, которые еще не всем врачам были известны.

Мы, студенты–кураторы, на обходе докладывали ему истории болезни больных и должны были высказать свои суждения по поводу диагноза и метода лечения. Он неподдельно радовался, когда видел способного студента, умеющего самостоятельно думать и рассуждать у постели больного. Когда речь заходила о необходимости операции, Бурденко требовал самого обстоятельного обоснования и сердился, если кто–нибудь из нас необдуманно рекомендовал, например, при глубоком поражении кровеносных сосудов конечностей делать больному ампутацию.

— А вы, молодой человек, все учли, все взвесили? — сердито спрашивал он. — Подумали о том, что в данном случае можно еще попытаться сохранить ногу, и как это сделать?!

Однажды Бурденко, осмотрев «моего» больного (с паховой грыжей), назначил его на операцию, а мне предложил готовиться ему помогать. Это значило, что я буду у него ассистентом на показательной операции. Зная, какое внимание обращает Николай Нилович на то, как ассистент держит крючки, кровоостанавливающие зажимы, как накладывает лигатуры на сосуды, вяжет узлы, я начал усиленно тренироваться дома и на кафедре оперативной хирургии, где мы в это время проходили технику операций. В общежитии, не обращая внимания на «подковырки» товарищей, учился вязать узлы, снимать с пальцев бранши зажимов и ножниц. Тщательно изучил строение паховой области, где предстояло делать операцию. Проследил, как проходят здесь мышцы, нервные ветви, семенной канатик, кровеносные сосуды. Все эти детали надо было знать совершенно точно.

Наконец настал день операции.

Веду в операционную больного, и оба волнуемся. Я успокаиваю его, он меня. Мою руки, надеваю стерильный халат, резиновые перчатки и приступаю к обработке операционного поля. Переусердствовав, налил слишком много раствора йодной настойки в пах. Больной забеспокоился. Незаметно подошел Бурденко, посмотрел, что я делаю, покачал головой и стал быстро удалять марлевой салфеткой лишний раствор йода. Потом кивком головы показал, где я должен встать.

Профессор делал все не спеша, можно сказать, демонстративно. А я так волновался, что он вынужден был несколько раз останавливаться и просить меня успокоиться. А тут, как назло, нитки скользят, никак не удается положить лигатуру на сосуд, разваливаются бранши ножниц, а когда Николай Нилович велел мне соединить края раны, у меня стали ломаться иглы. Пот лил ручьем, я стоял весь мокрый, да еще соллюкс пригревал так, что прямо деваться некуда. Уж и не помню, как закончилась операция. Слышу только слова Николая Ниловича: