Читать «история одного безумия» онлайн - страница 72
Юрий Трещев
Я попытался обнять деву, но тщетно…
Можно ли обнять воздух?..»
* * *
Ночью пещеру Бенедикта было не узнать…
Так ему показалось, когда он очнулся….
Жены одели стены пещеры цветами, сами же танцы устроили у ложа спящего Бенедикта босоногие и бесстыдные…
Луна безумье наслала на них…
Лишь на Жанне, седьмой его жене, было платье невесты, а ноги в котурнах…
Бенедикт спал и видел этот танец…
Жены танцевали, как одалиски, позабыв себя…
Утром они ушли по зыби к рифам, быстро ступая босыми ногами…
Бенедикт очнулся не в пещере, а на берегу в камнях… он обнимал камни, как жен… он и сам едва не стал камнем в эту августовскую длинную ночь…
Вспомнив все это, Бенедикт рассмеялся, что-то сказал, слово какое-то, и зевнул с криком…
Зевнул и пес Пифагор…
Бенедикт закрыл глаза и увидел жен и свое превращение в камень…
Задыхаясь под тяжестью, Бенедикт привстал… жены одна за другой входили в воду… по колено, по грудь, по горло…
— Остановитесь… не сходите с ума…
«Кому я это говорю?..»
У рифов нимфы играли с дельфинами…
«Жены обратились в рыб… и я хочу стать рыбой…»
Бенедикт подполз к воде…
Увидев свое отражение в зыби незнакомого моря, он закрыл глаза и заснул для жизни…
Во сне Бенедикт воскрес, ожил, отвалил камень и вышел из пещеры и вознесся на небо… там он говорил с богом о боге…
Голос его звучал тихо, осторожно и утомленно…
* * *
Сон вернул Бенедикта в город…
Никто не узнал бы его, встретив… облик его изменился… и облачение… и мысли… лишь голос остался тот же…
Он пел скорбные плачи на площади у руин театра, и возносил руки, чтобы отогнать от города грязь, нашествие которой предсказал его дядя…
В воображении он видел, как гибнут в водоворотах младенцы и девы, не узнавшие родов…
Ночь Бенедикт провел в руинах женского монастыря на ложе монахини…
Очнулся он от лая собак… пес Пифагор собрал их… целое войско…
«Не знаю, сон это был или явь… — размышлял Бенедикт… — Помню, жены пляску затеяли, танцевали на мне ночь-напролет, запястьями гремели, топали пятками…
Я лишь молил о милосердии и наполнял воздух словами плача…
Не помню, что было потом… что-то страшное…
Все говорили о войне с собаками, в которой я был собакой… лаял зло с пеной безумной на губах… как ожерелье пена лежала и на груди пса Пифагора…
Я оказался в доме на песчаном берегу, привязанный цепью к стене… лежал, ослабевший после приступа безумья, и смотрел, как из моего тела вырастала собака…
Собака завыла, воем пугая обитателей желтого дома…
Потом я стал камнем на обочине дороги, по которой шли беженцы от войны…
Не помню, как я попал в рай уже с телом змея, плюющегося ядом…
Я обвивал дерево и что-то шептал деве в платье невесты, пока у нее не подогнулись колена…
Нет, я не тронул ее, она осталась невинной…
Я пылал любовью к ней, но внушал ей ужас своим видом…
Я ползал по стволу дерева, свивался, шипел, что-то изображал…
Помню, ветер сорвал с девы платье невесты, оставил только фату…
Она предстала передо мной нагой, бесстыдной…
Она явила мне всю свою красоту…
Я подполз, обвил ее, прерывисто дыша, будто задыхаясь от приступа астмы…
Словно нечаянно я коснулся ее раздвоенной груди, вызвал у нее невольный трепет и блудливый смех…