Читать «Пылающий мир» онлайн - страница 202

Айзек Марион

Ругань облегчает боль.

Лифт звякает. Двери открываются. Чёрный Галстук отпускает Джули, и она мешком валится на меня. Я не могу обнять её, поэтому импровизирую: прижимаюсь подбородком к её макушке.

— Ты в порядке? — шепчу я.

Она слабо кивает и трётся головой о мой подбородок. Её дыхание согревает мою шею.

— Если вы сейчас пойдёте с нами, — говорит Жёлтый Галстук, выманивая нас из лифта, — то мы передадим вас руководству, и они с радостью вам помогут.

Мы заходим в квартиру, чьи резкие контрасты придают ей ауру художественной инсталляции — может, это какой-нибудь неуклюжий комментарий о безудержном потреблении или о пустоте богатства. Как и вестибюль внизу, самая высокая резиденция в западном полушарии оказалась запущенной. Изящная кожаная мебель в пятнах и трещинах, белые мраморные столешницы в пыли, а полы из светлого дуба потемнели от следов ботинок, ведущих вглубь. Это могла быть чаша с плодами, но сейчас в ней засохшая гниль, просто один из ароматов кладбища, раздражающих мой нос. Но больше всего меня беспокоит другой: сигаретный дым.

Или, точнее, человеческая плоть, разложившаяся по его вине.

Он здесь.

После стольких лет. Он по-прежнему здесь. Ждёт меня. Выползает из моего подвала.

Атвист.

Это имя врывается в мои мысли, вгрызается в мою личность подобно тому имени, тому странному шуму, начинающемуся с «Р», которое мне дали родители. Что, если он назовёт его вслух? Что, если он выпустит его из моей головы и сделает его реальным вместе с остальной тёмной жизнью?

Всё перезапишется? Я исчезну?

Я чувствую удар в спину и шагаю вперёд. Я даже не понял, что остановился.

Странно, по квартире разбросаны стулья, валяются разорванные книги, а на стенах из гипсокартона глубокие царапины. Я бы не удивился, узнав, что у деда был ручной медведь. Все светильники разбиты, и, хотя квадратные окна обеспечивают достаточный обзор, комната наполнена мраком. Солнце скользнуло за тёмное облако, плывущее через океан. Окна скрипят на ветру.

Пичмены ведут нас в гостиную прямо по дорожке из следов ботинок — по- видимому, во всём пентхаусе ходят только здесь. Я помню эту комнату. Я помню камин с его безупречно нарубленными кедровыми дровами, который никогда не горел. Я помню рояль, который доминировал над пространством, как глянцевая чёрная скульптура, на котором я никогда не играл.

«Ты хоть когда-нибудь устаёшь? — иногда хотел бы я спросить. — Ты когда- нибудь задавался вопросом, над чем мы работаем?»

А он бы рассмеялся и сказал: «Нет».

«Мы столько всего приносим в жертву, — сказал бы я ему, когда мир вокруг меня начал расплываться после нескольких выпитых стаканов. — Нашу жизнь и жизнь остальных. Ты когда-нибудь спрашивал себя, зачем?»

А он бы рассмеялся и сказал: «Затем, что мы можем. Потому что если бы этого не сделали мы, сделал бы ещё кто-то. Так устроен мир».

Рояль весь в пыли, но он цел. Брёвна посерели, но, кажется, ещё способны согреть этот мраморный склеп, если бы кто-нибудь поджёг их. Я помню эти светильники. Только не помню белой занавески, которая тянется от стены к стене, деля пространство на две половины, как роскошную больничную палату.