Читать «Анархия non stop» онлайн - страница 47

Но баррикад можно так и не дождаться, и аналогом становится акция так называемой «террористической группы» — коллектива, практикующего тотальную вовлеченность, свойственную для монастырей, сект, орденов и других альтернативных форм организации, полагающихся на невербальное единство участников. «Террорист» преодолевает разрыв между теорией и практикой, для него нет границы между отдыхом, домом, бытом, политикой, публичностью, подпольем, т.е. его поведение не является ролевым, ибо ролевое поведение предполагает как минимум две качественно разные роли. Конфликт — это то, чего «террорист» добивается от ролевых сограждан. Часто «заложники», волею случая вдохнувшие воздуха невербальной коммуникации, испытывают эйфорию, воспринимают «террористов» как освободителей и как умеют идентифицируются с ними. Пресса назвала этот синдром «стокгольмским».

Нет ничего антидемократичнее террористической мистерии, нарушается (с обеих сторон) граница человека, граница его суверенности и лояльности. Поэтому мы знаем, что «в следующем веке главная мировая опасность — опасность терроризма», а вовсе не вампиризм корпораций, уничтоживших возможную для жизни среду, или фантастическое количество оружия массового поражения, запасенного «мировыми державами».

Идеальный демократический гражданин, абсолютный представитель, — это лояльность, принявшая антропоморфные черты. Идеальный демократический гражданин должен прежде всего не существовать, потому что существуя, даже лежа в гробу, он всегда занимает чье-то место, нарушает чьи-то «неотъемлемые» права, а это не очень-то демократично. Стоя на ступеньке эскалатора или просто вдыхая кислород и выделяя углекислый газ, тем более обнимая кого-нибудь, он предает демократию, отнимая эти возможности у других, не исключено — более достойных, граждан. Что может быть опаснее лояльности для любых проявлений жизни как действия? Любая лояльность — это всегда лояльность к смерти, обучая вас «быть лояльным», вас обучают изображать условного покойника, не покойника даже, а еще не зачатого, безопасного, т.е. бессубъектного субъекта, который вряд ли когда-нибудь нарушит планы уже живущих и, следовательно, менее корректных.

Итак, если вы зачем-нибудь существуете, если вы кто-то или что-то, вы уже напоминаете террориста, вы на войне, вы не демократичны. Но если идеальный демократический гражданин должен прежде всего не существовать, значит, именно он, а не вы, содержит в себе причину террористического к себе отношения. Совершая выбор, любое самоопределение, которое не удастся проигнорировать в рамках либеральной игры в «миллион мнений», вы уже уподобляетесь «террористу». Совершая выбор, вы отводите лицо от зеркала, перестаете быть нарциссом. Нарциссизм — камера, в которую заключен капиталом почти каждый. Когда нарциссизм, условие «американской мечты», «золушкиного мифа» и «гуманистических отношений», перестанет действовать в результате мировой волны террористических мистерий, тогда кончится и рабовладение корпораторов, и постылой вечности наступит конец. Кончится их нудная «вечность», в которой всегда все было примерно так, как сейчас, 10—15 сценариев вечно повторяющегося «колеса сюжетов» в окошечке старого балагана, гордо названного «сознанием».