Читать «Революция 1917-го в России — как серия заговоров» онлайн - страница 245

С. Г. Кара-Мурза

Я доложил Государю, что Он может сейчас же ехать ночевать в поезд, что всё приготовлено, и что поезд может через несколько часов идти в Царское Село.

…Около 12-ти часов ночи Государь Император со свитой прибыл на станцию в поезд… 28-го февраля Императорский поезд пошёл на Оршу, Вязьму, Лихославль». (В. И. Воейков «С Царём и без Царя» М. 1994. стр. 126–127).

Военных раздражало, что император со своим бюрократическим аппаратом не могут обеспечить нужды армии, и поэтому им нравилась либеральная критика. На заседаниях Особого совещания по обороне под председательством Поливанова Родзянко и Гучков могли позволить себе почти любую критику в адрес правительства.

Либерализм военных объяснялся их недовольством правительством и самим Николаем II, о котором генерал Лукомский будучи заместителем военного министра говорил: «Мало ли что Государь находит достойным одобрения! Всем вам известна неустойчивость его взглядов».

Родзянко вспоминал: «Мысль о принудительном отречении царя упорно проводилась в Петрограде в конце 1916-го и в начале 1917 года. Ко мне неоднократно и с разных сторон обращались представители высшего общества с заявлением, что Дума и ее председатель обязаны взять на себя эту ответственность перед страной и спасти армию и Россию. Многие при этом были совершенно искренне убеждены, что я подготовляю переворот и что мне в этом помогают многие гвардейские офицеры и английский посол Бьюкенен». Гучков признал позднее: «Сделано было много для того, чтобы быть повешенным, но мало для реального осуществления, ибо никого из крупных военных к заговору привлечь не удалось».

Гучков действовал в контакте с масонами, но две эти группы были самостоятельными. Гучков был полон идей, но не имел средств для их осуществления. Масоны были очень осторожны. Устройство лож было рассчитано на организацию благожелательного диалога между членами. Меньшинство в масонских ложах не подчинялось большинству. Говорить о централизованной организации не приходится. Масон А. Гальперн вспоминал о ложе: «Главное, что я в ней ценил с самого начала, это атмосфера братских отношений, которая создавалась в ложах между их членами, — безусловное доверие друг к другу, стремление к взаимной поддержке, помощи друг другу». Наибольших успехов масонская организация добилась на парламентском поприще. По воспоминаниям самих масонов, их парламентская ложа стояла левее Прогрессивного блока.

А. Гальперн признает: «Революция застала нас врасплох». Рычагов для воздействия на ситуацию у масонов не было. Можно было обмениваться информацией с теми братьями, которые, подобно Керенскому, бросились в водоворот событий, можно было смотреть из окна на бунтующие толпы и печалиться, что революция свершилась не так, как мечталось.

Версия масонского заговора все-таки имеет некоторую основу. И масонский заговор, и заговорщические планы Гучкова существовали на самом деле. Только их влияние на развитие событий было незначительно. Решающую роль играли совсем другие обстоятельства. Во время войны обострился социальный кризис, сложившийся в России еще в начале века. В 1917 году ситуация вновь, как в 1904–1905 годах, стала революционной. Причины недовольства были теми же, что и в 1905 году — аграрный кризис, тяжелое социальное положение рабочих, отказ режима делиться властью с предпринимателями и интеллигенцией, военные неудачи. За время войны цены выросли в среднем в 3,7 раза. Фронт потреблял 250–300 миллионов пудов из 1300–2000 миллионов пудов товарного хлеба. Это пошатнуло продовольственный рынок. В обращении к царю председатель Думы Михаил Родзянко писал: «Население, опасаясь неумелых распоряжений властей, не везет зерновых продуктов на рынок, останавливая этим мельницы, и угроза недостатка муки встает во весь рост перед армией и населением». Кто в этом виноват? Разве масоны?