Читать «Рисунок с уменьшением на тридцать лет (сборник)» онлайн - страница 95

… В субботу пошел мокрый снег, стало очень влажно, ароматно, и снова было непонятно, какое время года и «тысячелетье на дворе».

В одиннадцать часов к бывшей усыпальнице подъехал старенький, заляпанный грязью автобус, и из него высыпали гости. Ко мне приехала дочь, к Лене – сын. За пять прошедших дней наша дружба окрепла, но в сторону близости не продвинулась: разговоры касались только погоды и событий местного значения («В кино идете?» «Какой сегодня фильм?» «Библиотека открыта?»); иногда позволяли себе шутки на политические темы, но никогда не углублялись в них. Негласное эмбарго на вторжение в чужую душу обеими сторонами выполнялось неукоснительно, отчего взаимная симпатия усилилась. Чем дольше длилась моя роль хранительницы тайны нашей первой встречи, тем трудней было представить, что я когда-нибудь решусь ее открыть. Красивые серые глаза, мне улыбающиеся, но меня почти не видящие, не вдохновляли мои угасшие силы на такое напряжение. Я отменила устную новеллу и на том успокоилась…

Итак, за обедом нас было на этот раз четверо – Лена, ее сын, моя дочь и я. Молодой человек с бородкой и усиками, в джинсовом облачении, с обручальным кольцом на пальце правой руки, был высок, холодноват и немногословен. Лена же выглядела оживленней и нарядней обычного – расположена к беседе, в голубой блузке и… твидовой юбке! Я про себя ахнула – господи, ну просто та же! Хотя и юбка не могла быть той же самой, и помнить ее в точности вряд ли было возможно…

…Мы стояли на задней площадке холодного, полупустого вагона возле окна, живописно разрисованного предновогодним морозом «звездами, пальмами, яликами», в тумане собственных выдохов, вяло разговаривали и смущенно смеялись, когда мотавшийся, как у раздраженной кошки, «хвост» трамвая бросал нас из стороны в сторону или друг к другу. На лице Славика играла улыбка Джоконды, а я вот уж третий день недоумевала по поводу этого неожиданного приглашения.

Мы были знакомы шапочно. Известная личность в институте – играл на саксофоне в институтском джазе, – он был вежлив, улыбчив, обходителен, хорош собой: чистое лицо, аккуратная стрижка темных волос с зачесом набок, светло-карие доброжелательные глаза, обаятельная улыбка, приветливость ко всем, кто оказывался рядом. Он учился на другом факультете и трудно припомнить, при каких обстоятельствах началось наше знакомство; скорей всего, ни каких особых обстоятельств не было – просто сначала в коридорах института здоровались, однажды перебросились парой слов, потом как-нибудь постояли рядом в компании, а дальше стали при встречах останавливаться и вести необязательные разговоры, тут же о них забывая. Он был из тех, кого всегда хотелось неоригинально назвать «милым другом» – действительно, очень мил и, похоже, действительно друг. А уж когда, стоя на освещенной сцене, Славик выводил на своем саксофоне мелодии Гершвина, в темном зале блестели слезы. Я дружила с ним в той же степени, что все девушки и парни нашего курса, поэтому была немало удивлена, когда дня за четыре до Нового года (мы были на четвертом курсе) Славик остановил меня в коридоре, разулыбался, неспешно рассказал о зачетах, безобидно подтрунил над преподавателем, выгнавшим его в тот день с семинара по марксизму-ленинизму, а потом спросил, где я встречаю Новый год. Я ответила, что еще раздумываю, не очень хочу идти в ту компанию, куда меня приглашают, а потому, быть может, останусь дома.