Читать «Рисунок с уменьшением на тридцать лет (сборник)» онлайн - страница 144

… Дальше я отправилась по жизни без него, и, признаться, никогда об этом не пожалела. Но почему-то иногда вспоминаю давние дни и мальчика, которому дала – по-видимому, без любви – первый невинный поцелуй. Может быть, потому, что это одно из немногих безгорестных воспоминаний…

Он не простил. До пятого курса – не разговаривал. На единственной встрече группы спустя двадцать пять лет – не поздоровался. «Миленький, хорошенький»… Но потом-то простил, Сережа? Давно наступило время прощать…

В дверь вошла зима. Я это твердо знаю…

«Дай поцеловать…»

Лицо сидящего напротив старика было – как говорили в детстве, считая, что это очень остроумно, – серо-буро-малиновым; но именно таковым оно и было, точнее не скажешь. Честно признаться, очень хотелось пересесть – я как-то сразу, когда вошла, обрадовалась, что есть свободное, одиночное, впередсмотрящее место, и бухнулась на него, но ведь никогда при выборе места в общественном транспорте не приходит в голову оценить ближайших соседей. Акт бегства в другой конец троллейбуса представлялся неудобоваримым – слишком явной была бы его причина. Даже зажатие носа представлялось бестактным, а потому запретным жестом, а так хотелось спастись от исходившего от старика жуткого зловония. Почему-то явилась мысль: ведь когда старик выйдет из троллейбуса – а ведь он когда-нибудь выйдет, – кто-то вошедший, ничего не знающий о сидевшем на этом месте до него, обрадуется одноместному седалищу и быстренько займет его, не подозревая, что на него со всех сторон движутся полчища всевозможных паразитов и микробов.

Тут же подумалось и о себе: может, и я в данный момент сижу на месте, которое только что освободил какой-то несчастный, лишенный места жительства, а стало быть, возможности помыться, почистить зубы и постирать одежду.

Смирившись со своим местоположением и избегая своего случайного взгляда на визави, я смотрела в окно, но уголок моего глаза видел его набрякший сизый нос, полузакрытые глаза, синие руки, одна из которых сжимала ручки стоящего на полу и чем-то набитого полиэтиленового пакета, а другая лежала на колене. Надо лбом пропахшего бездомной жизнью человека торжественно возвышалась белоснежная вязаная шапка – видимо, свежий трофей с какой-то фешенебельной помойки.

Ехать, к сожалению, предстояло долго; в данном случае моя нелюбовь к метрополитену и стремление при любой возможности передвигаться наземным транспортом сделали меня заложницей ситуации.

Народу в троллейбусе было мало, – непопулярный маршрут. Я смотрела в окно, немного прикрывшись от соседа рукой и даже, задумавшись, на какое-то время забыла о нем, как вдруг он сделал какое-то движение – то ли вздрогнул, очнувшись от одолевавшей дремы, то ли поменял положение рук; я невольно посмотрела на него в упор, а он – на меня. Из рытвин окологлазных отеков на меня смотрели очень темные, почти черные глаза, к тому же горевшие каким-то маниакальным блеском, к тому же выдававшие не столь почтенный возраст, как это могло показаться с первого взгляда. Отчетливо понимая, что даже для отъявленных маньяков я уже не представляю никакого интереса и что вообще у этого субъекта сейчас совсем другие заботы, я все же как-то внутренне сжалась под этим взглядом, но и теперь своего места не покинула…