Читать «Рисунок с уменьшением на тридцать лет (сборник)» онлайн - страница 118

Наступает поздняя осень…

1989

Что делать?

Я стояла на пересечении моих былых дорог, в маленьком скверике, и не узнавала его. В центре возвышался памятник, которого прежде не было. Он являл собой пирамиду; нижним ярусом которой служил серый полированный постамент, следующим – толстая черная плита, на которой, в свою очередь, выставив вперед правую ногу в огромном, уходящем под брючину сапоге, положив правую руку на застывшие складки пелерины и опустив глаза долу, сидел Николай Гаврилович Чернышевский. Окаменевшие дольки пенсне сползли ниже подглазных мешочков, совершенно отделившись от дужки, продолжавшей самостоятельную жизнь на переносице. Волосы однажды и навечно взметнул западный ветер. Пальто на груди нарочито оттопырилось – быть может, под ним пряталась от непогоды умная книга. Не та ли, про которую он якобы перед смертью сказал: «Странное дело: в этой книге ни разу не упоминается о Боге…»?

Именно на том месте, где теперь стоял памятник, всегда росли, сгрудившись в клумбу и, казалось, навечно сплетя воедино свои длинные ветви, низкорослые деревца непонятной породы, прекрасные в своем изысканном уродстве. Теперь деревца стояли поодиночке по периметру скверика без всякой надежды когда-нибудь друг к другу перебраться. Значит, ради памятника деревья разлучили, разорвали их «вензельную связь»! Я живо представила себе команду ретивых людей в черно-белых рукавицах, что явились однажды в сквер и растащили в разные стороны тщетно упиравшиеся, трещавшие вырываемыми из сплетенья ветвями деревья.

Замерзшие нахохлившиеся голуби мрачно, ни на что не претендуя, сидели на пыльном граните; а может, это был мрамор. Сырое небо всей своей серой массой плыло наискосок из-за «генеральского» дома, почти касаясь неприкрытой головы Николая Гавриловича. На лоджиях бывших генералов стояли невостребованные лыжи – зима, как и многое другое в этом году, не состоялась.

Вспомнив, что сегодня вечером мне предстоит бодрым голосом поздравить мою сверстницу с леденящей душу датой, я сделала рудиментарный поворот головы в ту сторону, где когда-то стоял цветочный киоск. Когда взгляд, за отсутствием «цели», промахнулся, тут же опомнилась: «Господи, да когда это было-то?»

А потом я долго ждала троллейбуса, без вдохновенья любуясь веселым свежевыкрашенным барочным фасадом «комода» и вспоминая то пыльное, обшарпанное, облупленное здание районного Дома пионеров, где мы, взбежав по металлическому кружеву старинной лестницы, «перед лицом своих товарищей торжественно» клялись, и клятву ту, можно сказать, не нарушили…

…Третьеклассницы шумели, сильно возбужденные предстоящим праздником. Собирали деньги, чтобы первой учительнице подарить букет мимоз. Делали это самостоятельно, без участия родителей – по рублику, тому, еще весомому, что гулял по стране между двумя денежными реформами.

Мама разрешила Ольге взять с собой в школу небольшую кожаную сумочку с застежкой в виде двух блестящих металлических шариков; туда она и закладывала рубли, сдаваемые членами ее звена. Зоя Николаевна, как назло, даже во время перемен почти не выходила из класса, поэтому приходилось держать сумочку под фартуком, делая при этом как можно более индифферентное лицо; но шарики предательски звучно щелкали.