Читать «Избранные произведения в 5 томах. Книга 3: Радуга. Цыган и девственница. Крестины» онлайн - страница 5

Лань — ее подруга. Как волшебница, она поймет рассказы лани о том, что говорят солнечные лучи.

Раз, по забывчивости и неосмотрительности, она забыла закрыть дверь на замок. Дети добрались и сюда. Кэти порезала палец и заревела, Билли понаделал зазубрин на тонких инструментах отца и вообще порядком напортил. Поднялась большая суматоха.

Мать ворчала недолго. Урсула заперла опять комнату и думала, что тем дело и кончится. Но немного погодя показался отец с зазубренным инструментом в руках, с раздраженным выражением лица и нахмуренным лбом.

— Какого черта понадобилось кому-то отпирать дверь в чулан? — гневно кричал он.

— Это Урсула отпирала дверь, — ответила мать.

У отца в руках была тряпка. Он повернулся, взмахнул и хлестнул ею по лицу девочки. Тряпка хлопнула, девочка словно окаменела. Потом она осталась стоять неподвижно с упрямым и замкнутым лицом. Но сердце ее горело. Несмотря на все усилия, слезы поднимались все выше и выше. В отчаянии она повернулась и ушла. Но на сердце была жгучая обида, а походка ее выражала гордое упорство. Отец внимательно наблюдал за ней; первоначальное ощущение торжества и победы, доставившее ему несколько мгновений удовольствия, сменилось чувством острой жалости.

— Я не вижу никакой надобности хлестать девочку по лицу, — холодно заметила мать.

— Удар тряпкой не мог причинить ей боли, — возразил он.

— Да, но ничего хорошего он ей не принес тоже.

Проходили дни, проходили недели, а сердце Урсулы горело страданием от этой грубой выходки. Она чувствовала себя жестоко оскорбленной. Разве он не знал, как она чутка на всякую обиду, как сильно действует на нее всякая насмешка и оскорбление? Он знал это лучше, чем кто-либо и все-таки он решился на такой поступок. Он желал унизить ее в самых сокровенных ее чувствах, уязвить ее самолюбие, подавить ее тяжестью оскорбления.

Сердце ее замкнулось в своем горе, и все существо сосредоточилось на этом чувстве. Она не забудет, она не может забыть, она никогда, никогда не сможет забыть этого совсем. Позже, когда любовь к отцу вернулась к ней, чувства сомнения и недоверия к нему продолжали тихо тлеть в глубине ее сердца, недоступные внешнему взору. Больше она не принадлежала ему безраздельно. Медленно, постепенно сомнение и недоверие все сильнее разгорались в ней, пока, наконец, не уничтожили совсем их взаимопонимание.

Она стала много бродить одна, страстно любя всякое движение и напряженно наблюдая его в природе. Особенно радовали ее маленькие ручейки, и если ей удавалось отыскать их, она испытывала большое счастье. Их певучее журчание как будто передавало что-то творившееся в ее душе. Часами она могла просиживать у ручья или реки, на корнях старой ольхи, и смотреть, как вода пробивается между сучками упавшей ветки. В глубине мелькали маленькие рыбки, казавшиеся видением фантазии, по кромке воды подпрыгивала трясогузка или еще какая-нибудь птичка, прилетевшая попить. Но больше всего радости своим фиолетовым отливом доставлял ей зимородок. Тогда она бывала вполне счастлива. Ведь это же был ключ к волшебному миру, он был таким очевидным доказательством, что волшебство и чары существуют на свете.