Читать «Ньювейв» онлайн - страница 43

Уже крутили по какой-то волне этот диск, а вскоре в стране с верховного поста был снят Хрущев и наступила эпоха брежневизма. Я, конечно, не знал про вождей, меня это не интересовало, а все лето я проводил на хуторе Гремячий, а с полугода до четырех вовсе там жил. Быт там был особенный: вот тебе и иконы, вот тебе и природа – и я очень рад, что захватил этот этап в детстве. Дед был жив, прошедший войну, много, конечно, об этом можно рассказать, но мы, вроде, про другое…

Музыкой я даже не увлекался, просто она звучала отовсюду. Был, наверное, 66-й год, мы умудрились в семье скопить денег и купить телевизор Рубин, и я не выговаривал букву «р» тогда, и тут увидел по этому телеку, что Вадим Мулерман победил в московском музыкальном конкурсе и пел «терьям-терьярим-там-терьям»… Я урявкался с этого и так стал выговаривать «р». Так что музыка в моей жизни играла роль с детства.

Еще я помню мамины слова, года 67-68-го. Она увидела паренька на улице, у которого была прическа длиннее, чем общепринятая советская. Как у Олега Ефремова в фильме «Три тополя на Плющихе» было – девочка девочка, какая тебе я девочка? Примерно такого плана история. Мама тогда сказала: «О, какие у него битлы». То есть в сознание советского народа длинные волосы входили вместе с битломанией. Хотя не исключено, что «Битлз» многие не слушали. Мама училась в техникуме в конце 50-х и рассказывала, что видела пару стиляг даже там: с яркими носками и галстуками, набриолиненные. Когда вспоминаешь этот период, вспоминается и фильм «Деревенский детектив», когда там сидят ребята и на балалайке играют «Эй мамбо, мамбо рок». Все эти частушки «зиганшин буги, зиганшин рок»…

Мама в четырнадцать лет приехала с хутора в областной центр и с широко открытыми глазами воспринимала это все сильно. А потом получилась история, что у меня в 69-м году неведомыми путями оказалась гибкая пластинка «Битлз», которую я прокручивал на раскладном проигрывателе-чемодане «Юность». Отец, будучи чемпионом Балтийского флота по чечетке, то есть по степу, привез со службы граммофонных пластинок с фокстротами – быстрыми и медленными – а поскольку служил в «советской загранице», в Таллине, пластики были местные, которые в средней полосе найти было невозможно.

А с 69-го года все немного изменилось: помогли школьные друзья, покойный друг Лукин. Его папа служил в Венгрии, а сам он на самой западной точке Украины и приехал оттуда прозападным. Тут же научил нас, мальчишек, что фильмы про индейцев – это круто, а музыка должна быть вот такой…

Это самое начало семидесятых, и вот уже появился более серьезный интерес к музыке. Меня отдали учиться на баян, и там я увидел барабаны. И получилось так, что к баяну я был равнодушен из-за отсутствия математического склада ума; разбираться с нотами и исполнять сольфеджио мне было скучно, а в музыкальных школах тогда создавались детские ансамблики типа «Мзиури». Пацанята и девчонки играли песенки, ездили по стране, их показывали по телевизору – и это было вроде моды.