Читать «От Терека до Карпат» онлайн - страница 14

– Ты что это заохала? – с жалостью спросил он.

Наташа промолчала.

– Ты не родить ли на меже задумала? – спросил он уже серьезней. – И не думай… Ишь нашла место.

– Да нет, – ответила Наташа, – просто устала.

– Давай обедать, – предложил Алексей, увидев, что и соседи располагаются в тени под бричкой.

После обеда Наташа еле поднялась: ноги затекли, они были, словно набитые песком мешки. Настроение совсем упало.

Но тут к ней подошла жена Казея – Марина.

– Наташ! А ты никак родить хочешь? – шутя повела она разговор.

– Угу… А то как же? Работнички нужны, – улыбнувшись через силу, ответила Наташа и посмотрела на Алексея.

– Ух ты, сатана, а молчала, – упрекнула ее Марина.

– Молчала? Чай, об этом не кричат всем? – проговорила Наташа.

– Какой месяц пошел?

– Третий, – солгала Наташа.

– Пойдемте на Терек, посидим немножко в теньке, – предложила Марина.

Она обняла Наташу и пошла рядом. У Наташи появилась синева под глазами, быстрый шаг пропал: она шла в ногу с Мариной, а ступала осторожно, ровно под ногами не пожелтевшая трава стелилась, а разбросанные горячие угли. И спина у Наташи чуть откинулась, но ядреностью, здоровьем наливалось, набухало тело, и в глазах горел яркий летний день.

А Никита с Алексеем шли чуть-чуть позади, и каждый думал о своем.

Казей, осматривая округу, вспоминал: ведь здесь же случилось то первое, когда-то, у них с Мариной. Молодая и сочная, как спелое анисовое яблоко, сидела под одинокой ольхой, аукала, смолкала, шевеля раскрасневшимися губами, прислушивалась к тому, как эхом перекатывается ее зов, и снова аукала протяжно, долго, будто кукушка.

«A-а… вот она, Марина», – мелькнуло у него, и он кинулся к ней, перепоясал руками ее тоскующее горячее тело, еле заметив, как у нее страхом блеснули глаза.

Вскоре он сидел около Марины, смотрел на ее растрепанную голову с ольховыми сережками на затылке, на измятое, вздернутое платье, оголяющее розовую чашечку колена, – думая о том, как все это просто, и, видя, что она склонилась, словно подшибленный стебель подсолнуха, говорил тихо:

– Ты, Марьян, не серчай на меня, поняла?

Марина поднялась, отряхнулась и, не откликаясь на ауканье подруг, тихо побрела мелколесьем, забыв около него лукошко.

– Марь! Ты это… – Никита поднял лукошко и, догнав Марину, повесил его на согнутую руку:

– Ты это… Вот сказать не знаю как… А сказал бы… Это тебе надо понять.

Марина остановилась. Лицо, такое спокойное, что казалось – с ней ничего не произошло, просияло.

– Не сержусь я, Никитушка… А то: не эдакая я. А вишь ты, что случилось.

– А глаза? Глаза серчают.

Глаза Марины затуманились лаской, тонкие ноздри дрогнули, губы раскрылись, и Никита вновь уволок ее под куст.

– Сладкий ты… Сильный. Ах ты-ы… Иди, – слышится Никите голос Марины.

Хорошо в этот час на берегу Терека, в тени ив и осин, что растут у воды. Течет мимо река, глядятся в нее плакучие ивы, листва которых даже в безветрие ласково шепчется над головой, навевая дремоту.

«Хорошо было тут с Наташей», – вспоминает Алексей. Посадишь ее рядом, уронишь голову ей на плечо и, закрывши глаза, – наслаждаться прохладой, вдыхать пряный запах леса и девичьего тела, слушать шепот листвы, стрекотанье кузнечиков, лепет возлюбленной и время от времени, дотянувшись до губ ее, пить ее сладостные поцелуи. Плеснет усач под берегом, брызнут врассыпную чернобрюшки, вздрогнет милая и тотчас засмеется сдобным рассыпчатым смехом. Хорошо в этот час опрокинуть ее на спину, целуя смеющийся рот и, незаметно для нее и себя, расстегивая кофту.