Читать «Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой» онлайн - страница 24
Инна Львовна Лиснянская
Помню, как в метропольские времена я пыталась вытащить одного мальчика-сироту из интерната для умственно отсталых, мама на мой рассказ отреагировала примерно так: «Конечно, мальчик куда важней нашей литературной возни». Больше я ей о нем не рассказывала. Понятно, все умрут, литература останется. Но останется ли она в ней? Этот вопрос не давал ей покоя. Нас волновали разные вещи. Мама считала, что у меня комплекс непризнанного писателя, и очень за меня переживала, считая несправедливым такое суждение света, в котором сияла ее слава в последние годы.
Будучи самыми близкими людьми, мы двигались по одной и той же орбите, но в разных траекториях: мама – в центростремительной, я – в центробежной.
Читая Рильке – «Записки Мальте Лауридса Бригге», мама пишет мне: «Детство свое надо завершать, иначе от него останутся одни страхи и оно не способно переходить в будущее. Детство свое надо завершать – это его слова, остальное прочитывается. Даже любовь надо завершать, – это уже я говорю, – если любовь прерывается насильственно, от нее на всю жизнь остается незаживающая ранка».
Как завершить детство? Как завершить любовь?
* * *
В эту книгу, охватывающую переписку с 1990 по 2000 год, включена лишь треть писем. Это объясняется требованием к формату издания. Пытаясь смотреть на тексты своими и мамиными глазами, я сделала сокращения и внутри самих писем. В основном они касаются лечения, пересылки необходимых лекарств, обсуждения материальных проблем, которые остро стояли перед всеми в период дефолта; также убраны повторы или краткие изложения писем, которые по какой-то причине не достигли адресата. Убраны почти все письма, где говорится об отношениях с моим отцом, где даны нелицеприятные характеристики, касающиеся людей из близкого окружения, а также подробнейшие разборы моих прозаических произведений. Ну и окончания писем с миллионами поцелуев, знаками бесконечности и объятиями. Последнее приятно, но привело бы к бесконечным повторам.
Также в книгу не включены письма Семена Израилевича, написанные на оборотной стороне маминых, письма мамы к внукам Феде и Мане и моему мужу Сереже.
Мама писала свитки в 8 метров длиной – с обеих сторон, – в те годы в факс-машину заправлялись рулоны, и мама, узнав, скажем, что кто-то поедет в Израиль через месяц, писала весь месяц. Иногда письма запаздывали на несколько месяцев, иногда она отправляла короткие по почте или еще с кем-то вдруг, – так что расстановка наших писем по датам все равно не дает ощущения диалога, мол, спрашивайте – отвечаем.
Перемещение эпистолярного наследия из страны в страну иногда происходило быстро, иногда долго. В промежутках мы беседовали по телефону. В Переделкине мама ждала моего звонка в условленное время. В какой бы стране я ни находилась и чем бы ни занималась, в указанный час была на пункте связи. В 1997 году я возглавила проект Центра Визенталя, в Иерусалиме мне предоставили офис с телефоном, откуда я могла подолгу говорить с мамой, а главное – слушать новые, только что написанные стихи. Все новости обсуждались по телефону. Характер писем изменился – они стали похожи на очерки, из которых вырастала ее проза.