Читать «История ислама. От доисламской истории арабов до падения династии Аббасидов» онлайн - страница 63

Непривычная, быть может, для нас рифмованная проза, которою написан весь Коран, употреблялась Мухаммедом не первым. Хотя у арабов в древние времена не существовало правильного богослужения, но у всех племен встречались люди, исполнявшие нечто вроде обязанностей жреца. Называли их кахин, словом, позаимствованным от иудеев. Они, собственно, не исполняли должностей пастырей душ; скорее походили на лекарей индийских. По брошенной наудачу стреле или же полету птиц предвещали они суеверным бедуинам в туманных присказках, при этом пользовались коротенькими, в виде стихов, но не строго размеренных, связными периодами, подобными приведенным выше. Мухаммед не обладал столь широко распространенной между арабами способностью импровизировать стихами, поэтому его непосредственные короткие вдохновения, естественно, выливались в виде рифмованной прозы оракула. Сначала происходило это как бы без его ведома, далее продолжал он подделываться под этот тон намеренно. Входили затем постепенно некоторые видоизменения, которые в конце концов исказили форму до неузнаваемого. Заметное ослабление фантазии, постоянно увеличивающаяся сухость содержания повлияли главным образом на удлинение отдельных периодов. Размер стиха чувствовался все слабее и слабее. Дошло до того, что едва было можно подметить ритм, и проповеди его позднейшие почти перестали отличаться от обыкновенной прозы. Вот самая существенная разница между сурами мединскими и старейшими — мекканскими.

Догматическое содержание древнейших частей Корана весьма несложное. Существует одно Божество, Аллах, Господь. Он сотворил мир и его поддерживает. Ему одному подобает поклоняться, следует отречься от всякого идоло-почитания. Мухаммед — его пророк, ему поручено предостеречь людей и возвестить им, что наступит восстание из мертвых и Страшный суд, на котором каждому воздается по заслугам. Кроме исповедания истинной веры, главнейшие обязанности человека: молитвы в определенные сроки, честное отношение к ближнему и милостыня бедным. Ужасный обычай арабов — закапывать живыми новорожденных дочерей — горячо также осуждается. Очевидно, что эти основные законы, не принимая в расчет божественного посланничества Мухаммеда, признаются как иудеями, так и христианами. Поэтому он не заявляет никакой претензии, что вносит нечто новое; он только напоминатель, дабы обратились снова к старой, забытой истине, и в те времена не чувствует еще себя ни в чем отделенным от остальных, исповедывавших монотеизм. Лишь позднее, когда успел познакомиться ближе с христианским, а в особенности иудейским учением, он приметил, что у них не встречается решительно никакого намека на божественность его посланничества. Тогда только он вступил в открытую с ними борьбу.

Пока же ему приходилось иметь дело только с неверующими жителями Мекки. В первых рядах его противников стояли: Аль-Валид Ибн Мугира и Абуль-Хакам Амр Ибн Хишам, обыкновенно называемый придуманным Мухаммедом насмешливым прозвищем Абу-джахль — «отец глупостей». Оба они принадлежали к известному роду Махзумитов. Таковым же был Абу Суфьян из рода Омейи; позже выступает он главным врагом пророка. Кроме всевозможного вреда, какой только можно было нанести членам маленькой общины, не ставя ребром вопроса о внешней их безопасности, старались мекканские аристократы всячески дискредитировать самого пророка. Все кричали, что учение его — не то бред пустой фантазии, малоискусного поэта, не то, пожалуй, и лжеца. Другие притязанию на божественность его посланничества противопоставляли утверждение, что все им излагаемое не новость — чего он, впрочем, никогда и не оспаривал. Все это в совокупности ставило его в безвыходное положение. От него требовали чудес как доказательств его божественной миссии. В беспрестанной борьбе с врагами речь его становится все горячее, он заносится. Описывает в ярких красках ужасы Страшного суда, рисует муки ада, которые ждут ненавистников Бога, и живописует утехи «сада», ждущие верующих. Картины его становятся все подробнее и, понятно, чем далее — все чувственно грубее. А когда противники насмешливо допрашивают его: когда же наконец наступит так часто возвещаемый ужасный «час» Страшного суда — Мухаммед в первое время предполагал скорое его наступление. Он поневоле отсылал их к Богу, которому одному известна сия тайна. На требования чудес и на сомнения, высказываемые некоторыми о возможности телесного восстания, предлагал он доказательства величия Божия почерпать в чудном строении природы, в особенности же таинственного возникновения человека. Понятно, все это делу его немного помогало. Утеснения продолжались своим чередом. А то обстоятельство, что Мухаммед собирал своих приближенных в доме Аркама, одного из первых им обращенных, где сходились они в определенное время на общую молитву, а еще более его страстная охота затевать религиозные прения со всяким встречным, им же чаще всего завлеченным, выводило из терпения неверующих и подавало повод ко многим бесчинствам. Поэтому медленное возрастание маленькой общины мало-помалу совсем прекратилось. Некоторые не вполне твердые в вере отпали снова от Мухаммеда, убоявшись насмешек земляков или не желая раздражать недовольство сильных. Новое учение действительно не могло иметь последователями полуубежденных или же равнодушных. С самого начала ясно обозначились в откровениях Мухаммеда требования, чтобы человек безусловно, телом и душой, предался и следовал заветам Бога. Отбросив в сторону всякую заботу о своих собственных интересах или самостоятельной воле, должен правоверный отдаться исполнению велений Всевышнего. Точное определение понятия, с которым араб связывает значение слова «ислам», есть преданность, безусловная покорность. По всей справедливости поэтому ислам носит название веры, которая требует, более чем всякая другая, беззаветной преданности человека Богу. Такой верующий, исповедующий подобную преданность, получает почетное название Муслима, «предавшегося». В несколько более глубоком смысле те же воззрения и у христиан, отличием будет только недостаточность внутренних, субъективных убеждений араба. Воля Божия возвещается ему не по собственному побуждению, а исключительно согласно предписаниям пророка, подобно тому как солдат исполняет волю своего военачальника чрез посредство командных слов ближайшего командира своего. В этом отношении выказывается некоторого рода родство ислама с известными течениями католицизма.