Читать «История ислама. От доисламской истории арабов до падения династии Аббасидов» онлайн - страница 112

Между тем возбуждено было снова, в непосредственном соседстве, преследование иудеев. Официальные историографы утверждают, будто один из Бену Надир оказал содействие Абу Суфьяну во время его савикского набега. Это, конечно, сочтено было за явное нарушение договора — одно из тенденциозных измышлений, посредством которых производились благовидные эксперименты Мухаммеда над несчастными израильтянами. Надо полагать, что пророк просто намеревался отучить их основательно от острот и стихоплетства. Не иначе, по крайней мере, можно объяснять отдельные случаи. Ближайшей жертвою был тот самый Ка’б-Ибн-Ашраф, который после Бедра выступил у курейшитов с злейшей сатирой против него. Меж тем он успел вскоре повздорить с тамошними своими знакомыми и должен был снова вернуться к своему племени. И опять пророк обронил, не в первый уже раз, роковое слово: «Кто же освободит меня от этого человека?» Вскоре отыскалось пятеро из племени аус, старинных союзников иудеев, готовых послужить верой и правдой Богу. Ка’б постоянно остерегался; тогда молочный его брат Абу Наила — набожность этого человека заслуживает, дабы имя его сохранилось в потомстве, — уломал несчастного выйти прогуляться с ним и другими в одну прекрасную лунную ночь без оружия. Когда они ушли довольно далеко, Абу Наила притянул его по-приятельски к себе и стал, как бы играя, трепать его локоны. Вдруг он уцепился крепко за волосы, бросил оземь и стал крепко придерживать, пока другие добивали беззащитного, звавшего отчаянно на помощь. На другой день утром разбудили они пророка громкими криками: «Бог велик! Велик Господь!» С благодарностью принял Мухаммед голову убитого и восхвалил Господа. Несколько спустя, когда пришли к нему иудеи и стали жаловаться на совершенное коварное убийство, он прогнал их, пустив им вдогонку угрозу: «С каждым из вас случится то же самое, если не будете сидеть спокойно и вздумаете обижать мусульманина». И действительно, вскоре затем был убит подобным же образом Сунеина, другой иудей. Тогда страх объял всех иудеев, и они почти не решались выходить из своего квартала, пока наконец Мухаммед не объявил им, что намерен заключить с ними новый договор. Текст его до нас не дошел, вероятно, потому что так было удобнее уверять, что и его они нарушили. Едва ли что-либо было в нем другое, кроме возобновления обязательств иудеев не сообщаться с курейшитами, а также помогать правоверным при каждом нападении извне и участвовать в расходах защиты в подобных случаях. Но не пришло еще в действительности время для Мухаммеда организовать окончательное истребление иудеев. Едва ли он не знал, что после нападения на караван курейшиты начали серьезно приготовляться к военным действиям. Абу Суфьян не переставал возбуждать энергично своих сограждан к отмщению. В это самое время пророк, побуждаемый прежде всего личными наклонностями, снова официально закрепил рядом браков близкие отношения, связывавшие его со старинными товарищами: сам он женился на Хафсе, дочери Омара, за несколько месяцев перед тем овдовевшей, а свою единственную еще свободную дочь Фатиму отдал в жены двоюродному брату и вместе приемному сыну Алию. Как раз в это время получено было известие, сначала от некоторых людей родственного, стоящего к палатках на север от Мекки племени Хуза’а, а затем чрез шпиона, пророком же высланного, что курейшиты выступили в поход по направлению к Медине в числе 3000 человек, из них 700 были в панцирях, с 200 лошадей и 3000 верблюдов, под предводительством Абу Суфьяна. Поход свой мекканцы, видимо, желали маскировать, но это было решительно невозможно. Все было устроено в чисто арабском стиле: они вели с собой не только всех союзников из окрестных племен, по преимуществу Сакифитов из Таифа, но и большую толпу женщин. Во время сражения, стоя за фронтом, звоном бубен, возгласами и военными песнями должны были они возбуждать мужество сражающихся и поддерживать его, дабы не повторилось той же паники, которою кончилось сражение при Бедре. С таким пестрым хвостом не могли они подвигаться быстро. У каждого водопоя делался привал: воины впадали в благодушное настроение; песни и игры женщин на бубнах разжигали в них воинственный жар. Поистине были это люди неисправимые — ищущие удовольствий, порядочные кутилы, а по языческим понятиям вполне приличные и порядочные. Так, например, предложение, сделанное некоторыми в Аль-Абва — выкопать пепел похороненной на этом месте матери Мухаммеда и захватить его с собой, — отринуто было большинством. А между тем, смотря по обстоятельствам, эти останки могли послужить залогом безопасности женщин, или же можно было взять за них хороший выкуп. Спокойно двинулись они дальше и достигли наконец в четверг, 3 Шавваля 3 г. (приблизительно в январе или феврале 625 г.) равнины, расстилавшейся на север от Медины до горы Оход, отстоявшей от города с добрую полумилю. Здесь расположились мекканцы лагерем и пустили свой скот пастись по прекрасным зеленым пажитям Медины. Дальнейшего, однако, бесчинства они не произвели. Между тем в городе шел военный совет. Предстояло, несомненно, неприятельское нападение, поэтому как «лицемеры», так и иудеи обязаны были помогать мусульманам. Помощь последних предусмотрительно отклонил Мухаммед. С предводителем же первых, Абдуллой Ибн Убайем, он уговорился, что следует выжидать нападения на город, возможного, судя по величине неприятельского войска. Кварталы арабов хотя и не были укреплены так, как иудейские, но тоже, как и в Мекке, были прикрыты извне массой стоявших вплотную крепких стен домов. Попадавшиеся изредка промежутки легко можно было заложить; жизненных припасов в городе было достаточно, а неприятель, по-видимому, не был подготовлен начать формальную осаду. Но на выжидательное положение никак не хотели согласиться более молодые, пылкие воины из среды правоверных, в особенности же герои Бедра. И они были по-своему правы. В случае дурного оборота дел они наконец рассчитывали на небесные вспомогательные войска. Мухаммед не мог сдерживать воодушевление своих, поэтому 6 (25 января?) решился в полдень выступить. Между тем более рассудительные прочли нетерпеливым юношам строгое внушение. Так что когда пополудни вышел к ним вооруженный пророк, выступили перед ним уполномоченные и стали объяснять, что приносят раскаяние от имени большинства в неприличии их требований и готовы теперь во всем ему подчиниться. Но теперь и сам пророк не хотел отступать, оставаясь упрямо при раз задуманном решении. «Не идет пророку снимать оружие, раз уже одетое», — произнес он наставительным тоном. Несомненно, он поступил в данном случае совершенно правильно: каждое колебание должно было отразиться гибельно на духе подчиненных. Вечером того же дня он выстроил перед городом свои 700 человек, с 300 воинов в сторонке расположился Ибн Убай. «Лицемеры» громко осуждали его за то, что он, увлеченный незрелыми юношами, последовал в открытое поле за союзниками, чего, строго говоря, не был обязан делать. В течение ночи прежняя его неспособность к решительным действиям снова заговорила в нем, и когда утром Мухаммед, 7 Шавваля (26 января?), приказал выступать, Абдулла отодвинул своих назад и тайком вернулся в город. Полагавшиеся на одного Бога мусульмане нисколько не смутились. Распоряжения Мухаммеда выказали большое тактическое искусство, все равно придумал ли он их сам или действовал по совету своих: около него группировалось немало будущих великих полководцев ислама. Ввиду превосходства неприятеля нужно было подумать о крепкой позиции, подобно тому как и при Бедре. Смелым фланговым движением двинулся пророк мимо неприятеля к Оходу, представлявшему собой отрог северного нагорья, далеко выдвигавшийся в долину. Он разместил свое войско в узкой седловине, заканчивающейся к вершине горы мрачным ущельем. Развернутый фронт правоверных стал так, что правое крыло и центр упирались в высящиеся над ними скалы. На левом, неприкрытом фланге, поставлено было 50 лучших стрелков под командой Абдуллы Ибн Джубейра; было им приказано строго-настрого отбрасывать всевозможные попытки неприятеля обойти позицию и ни в каком случае не покидать поста. Главные силы расположил пророк так, «чтобы ни одно плечо не выступало из рядов» — из этого мы видим, с какой военной предусмотрительностью ислам придавал особое значение даже внешней выправке войск, — и приказал не двигаться, пока сам он не подаст знака начинать сражение.