Читать «Снежинка» онлайн - страница 17

Поначалу драма в спортзале являлась мне лишь эпизодически, в основном, когда я был утомлен, однако изо дня в день она становилась все настойчивей и с каким-то садистским упорством преследовала меня, приходя совсем нежданно, когда, казалось бы, не должна была приходить. Постепенно я начал бояться ее, как страшатся зловещую фигуру в черном где-то в глухом подъезде или мчащееся на огромной скорости авто на шоссе темной ночью.

Но больше всего я боялся, что наступит момент, когда в этом страшном кольце я увижу третьего человека или – напротив – одного… самого беззащитного и самого любимого…

И однажды это случилось.

Я строчил оперативный материал о торжественном открытии Дворца бракосочетаний, которого с нетерпением ждал ответственный секретарь, и вдруг совершенно отчетливо, будто это происходило рядом, увидел трех человек в дьявольском кольце.

Оттолкнув машинку, я позвонил в редакцию и сказал, что не могу. Ответственный секретарь недоуменно замолчал, потом ответил:

– Кажется, понимаю. Держись… Постараемся выкрутиться.

Я знал, что есть один выход из этого кошмара – принять решение. Хоть какое-то. В противном случае мне грозило безумие.

И тогда я впервые подумал о Боге.

Как подавляющее большинство журналистов той эпохи, я был членом компартии и был воспитан в жестких веригах атеизма. Однако мои отношения с религией были не так однозначны, как должны были быть. Во-первых, я считал, что о Боге мы ровным счетом ничего не знаем, а потому судить о нем с такой категоричностью, как атеисты, не можем. Во-вторых, отношения Бога и человека в конечном счете ограниваются Десятью заповедями, данными Моисею на Синайской горе; все остальное – от человека и потому так противоречиво и несовершенно. В связи с этим у меня давно возникли сомнения насчет того, имеет ли право Церковь узурпировать свои абсолютное право на Бога. В конце концов, ее учреждения – это примерно то же, что обкомы и райкомы КПСС в коммунистические времена, разница лишь в содержании веры. А коли так, то почему человек, спросил я себя, не может говорить с Богом без участия Церкви, ее институтов и соответствующего антуража? При этом я чуть ли не ежедневно получал свидетельства того, что моя жизнь определяется какой-то высшей силой, о которой мне не дано знать. Пусть для простоты формулировок это будет Бог. И если он во всем и везде, как учит все та же Церковь, то в таком случае человек рождается и с ним, и со своим правом на него. Этого уж никто оспаривать не мог.

Своим правом на Бога я и решил воспользоваться.

Уединившись однажды в корпункте, дождавшись наступления темноты и зашторив окна, при единственном свидетеле – Облачке – я впервые в жизни обратился к Богу. Ни одной молитвы я, конечно, не знал, и потому говорил то, что подсказывало сердце: