Читать «Революция 1917 года глазами ее руководителей» онлайн - страница 177

Вопреки официальным большевистским утверждениям, крепко укоренившимся во многих исторических трудах, свидетели тех дней не замечали боевого настроения у большевиков. Преобладала нерешительность, пассивность. Такое же настроение было у рабочих, особенно у путиловцев. Гарнизон, помнивший поражение июльских дней, не рвался в бой. Большевики легко могли взять штаб, арестовать министров, в том числе и Керенского, ибо штаб и Керенский даже не охранялись. Однако они выжидали, по-видимому (думает Суханов), по политическим соображениям, желая прикрыть и санкционировать восстание авторитетом Второго съезда Советов, который должен был собраться в эту ночь.

* * *

Итак, одно из величайших событий в человеческой истории явилось, в большой степени, результатом случайностей, неверных оценок и недоразумений. Тем не менее можно, не рискуя ошибиться, сказать: большевистское завершение революции в первую очередь обязано непреклонному фанатизму Ленина и разнузданной демагогии Троцкого. Были ли это только фанатизм и демагогия? По некоторым сведениям, компетентные врачи определяли у Ленина «сифилис мозга». «Очевидно, – пишет по этому вопросу С.П. Мельгунов, отмечавший этот факт или предположение, – разрушение организма Ленина началось задолго до его смерти». Не объясняются ли и навязчивые идеи Ленина таким же болезненным состоянием? Назойливые рефлексы в больном мозгу давали искривленные оценки и нарушали тот «отличный логический аппарат», который, по отзыву Струве, «был свойственен в прежние годы Ленину». Что касается Троцкого, то у него (как он сам пишет) немецкие врачи склонны были находить симптомы падучей болезни…

Октябрьский переворот, как это показывает Троцкий, был проведен «не по указаниям» Ленина. Однако без его целеустремленности – независимо от того, чем она была вызвана (не все ли равно?) – переворота бы не было.

* * *

Демократический режим в России был свергнут во имя немедленного мира, передачи земли крестьянам и скорейшего созыва свободно избранного Учредительного собрания. Вместо этого Россия была ввергнута в долгую гражданскую войну, а крестьяне были определены в колхозы. Что касается Учредительного собрания, то вместо него народы России получили Верховный Совет, куда все избираются и где все решается с обязательным единодушием.

В свете этой «диалектической» метаморфозы, трудно согласиться с Троцким, который в предисловии ко второму тому своей «Истории Русской революции» самодовольно утверждает, что так же, как и якобинцы, большевики могут вызывать вражду, ненависть, ужас, проклятия, но ни в коем случае не иронию. «Ирония к ним не приставала; ей не за что зацепиться». Нет, Троцкий заблуждался и в отношении якобинцев, и в отношении большевиков. Вражда и ненависть к якобинству и к большевизму законны, хотя с годами и с исчезновением революционного поколения они, разумеется, притупляются. Пристает к ним, большевикам, однако, и ирония. И судьба, постигшая большевиков-револю-ционеров, и судьба идей, программ, надежд и лозунгов, во имя которых революция была совершена, не могут не вызывать не только чувства ненависти и злорадства, но также иронию, то есть чувство, которое, по известному французскому выражению, противника убивает вернее всего.