Читать «Юдаизм. Сахарна» онлайн - страница 60

Не страшна его святыне

Вражьих сил слепая злоба.

Друг мой! Ныне, как бывало,

Мы любовь свою отпели,

А вдали зарею алой

Вновь лучи ее зардели.

(Вл. Соловьёв)

Конечно — это только стишок, но вместе — это мимолетное и без справок припоминание того действительного исторического факта, что по всему азиатскому и африканскому побережью Средиземного моря действительно молитва состояла из темпов рыдания и ликования. Это как бы поднятие и опадание человеческого пульса к небу. Да вот, напр.: «Многие обычаи египтян заслуживают упоминания; есть у них, между прочим, одна песня — Лин, та самая, которую поют в Финикии, на Кипре и в других местах, причем у каждого народа она имеет особое название; с нею совершенно сходна и та песня, которую под именем Лина поют эллины. Многое в Египте возбуждало во мне удивление, в том числе и песня Лина: именно, откуда египтяне позаимствовали имя Лина? Они, очевидно, искони поют эту песню. Лин по-египетски называется Мане- рос (NB: одно из провинциальных имен Озириса-Адониса). Египтяне мне рассказывали, что он был единственный сын первого египетского царя, что после безвременной смерти он был почтен жалобными излияниями в песне; это-де и была у них первая и единственная мелодия» (Геродот, II кн., гл. 79). И еще: «Празднество в Бузирисе совершается так: после жертвоприношения все мужчины и женщины в числе многих десятков тысяч сокрушаются в слезах; по ком они сокрушаются — грешно было бы здесь сказать. Все те карийцы, которые живут в Египте, делают еще больше этого: ножами разрезают себе кожу на лице, из чего видно, что они не египтяне, а пришельцы» (Ibid., гл. 61). Имя потом забылось в истории, а темп взывания остался; как бы — «нет Пушкина», a ere «ямб — живет». Во всяком случае, здесь молитва — не повествование, не изложение нужд, не вообще умеренно ровная речь перед Богом. Но вернемся к нашему еврею.

«Но вот, Хацöс кончен. Отец, кряхтя, расправляя члены и разгибая спину, поднимается с полу, ладонью руки отряхивает пепел с головы, высекает огонь и зажигает сальную свечку, подходит к шкафу с книгами и достает оттуда несколько книг духовного содержания, в том числе Псалтирь, садится с ними за стол и принимается читать вполголоса, чтобы не тревожить сон домашних; прочитав по несколько страниц каждой книги и несколько глав Псалтыря, он принимался уже за великую, таинственную, кабалистическую книгу, именуемую Зоар, которую читал с особым вниманием, напрягая весь ум свой, стараясь проникнуть в глубину таинственности каждого слова ее»...

Остановимся. Уже из одного того, что имя Божие евреи знали, но никогда его не произносили, можно догадываться, что, конечно, значительнейшая часть веры евреев, именно ближайшая к умалчиваемому Богу — знаема ими была, но не высказывалась, а передавалась шопотом и тайно друг другу. Так видно по всему складу юдаизма, складу в нем тайны и страха. «Мы владеем, но чем владеем — никогда не скажем». Более чем вероятно, что с веками в устных передачах началась путаница, явные ошибки, подобные опискам переписчиков до Никона - и тогда явилось поспешное желание записать, однако записать так, чтобы никем, кроме своих, прочитано быть не могло. Отсюда безграмотная грамота, тайнопись — и вот Кабала; вот разные Зоар. В них что-то есть истинное, и даже это истинное есть главнейшее; но было бы безумием преднамеренные в них кляксы евреев пытаться перевести на обычный нам смысл. По всему вероятию, книги эти похожи на неотчетливую или совсем перевранную телеграмму: слова - бестолковые; но кто знает обстоятельства дела, все же из них разберет нужное. Попытаемся это сделать и мы. Вот автор наш, еврей-христианин, делает подстрочное примечание к слову Зоар, важности которого сам не отгадывает: