Читать «Юдаизм. Сахарна» онлайн - страница 426

Гуманизм Розанова по-своему проявился в его понимании религиознонравственных аспектов национального вопроса. В любой конфессии — христианстве, мусульманстве, иудаизме — его привлекало общечеловеческое нравственное содержание. Так, прочитав русский перевод Талмуда, он и в этой священной книге евреев обнаруживает удивительную человечность как выражение заботы древних учителей о своем народе и его потомках.

Интерес и благорасположение Розанова к истории иудаизма особенно отчетливо отражены в его очерке «Юдаизм», опубликованном в журнале «Новый путь» в 1903 году. Писатель искал и находил в Ветхом Завете подтверждение своей родовой теории, которая в обобщенной форме была изложена в вышедшей в том же году его книге «Семейный вопрос в России».

Во втором коробе «Опавших листьев» он вспоминал, что «пробуждение внимания к юдаизму, интерес к язычеству, критика христианства — все выросло из одной боли» — из семейного вопроса, из личного и литературного, из того, что церковь не желала признать его детей от второго брака, из того, что она по своим консисторским правилам забывала о конкретном человеке. А юдаизм. напротив, был обрашен к семье, браку, «человеку рождающему» как высшему проявлению человеческой сущности.

Библия, Ветхий Завет, по словам Розанова, «универсальный родильный дом», который жаждал обрести писатель и в России. К. Чуковский назвал это чувство Розанова «страстной, безмерной любовью к цветущей, чресленной, рождающей плоти»¹⁶⁴ .

Получив книгу Розанова «Люди лунного света», его друг — критик М. О. Гершензон писал Василию Васильевичу: «Вы, несомненно для меня, сделали великое открытие, подобное величайшим открытиям естествоиспытателей, и притом в области более важной, — где-то у самых корней человеческого бытия»¹⁶⁵ . Эти «корни человеческого бытия» находил Розанов в Древнем Египте и Ветхом Завете, в иудаизме и христианстве, хотя понимал их по-своему. Размышляя об этом в книге «В мире неясного и нерешенного» (1901), он стремится осмыслить для себя древнюю религию, обожествлявшую семя, пол, роды.

Осенью 1909 года, когда завязалась переписка Розанова с Гершензо— ном, последний обвинил его в том, что он «чувствует национальность». Гершензон считал это «звериным чувством». Розанов совершенно искренне отвечал на это: «Антисемитизмом я, батюшка, не страдаю: но мне часто становится жаль русских, — как жалеют и детей маленьких, — безвольных, бесхарактерных, мило хвастливых, впечатлительных, великодушных, ленивых и «горбатых по отце». Что касается евреев, писал он, то «я как-то и почему-то «жида в пейсах» и физиологически (почти половым образом) и художественно люблю и, втайне, в обществе всегда за ними поглядываю и любуюсь... Мне все евреи и еврейки инстинктивно милы»¹⁶⁶ .

После убийства П. А. Столыпина образ мыслей Розанова в этом отношении меняется, и он пишет Гершензону в начале 1912 года: «Я настроен против евреев (убили — все равно Столыпина или нет, — но почувствовали себя вправе убивать «здорово живешь» русских), и у меня (простите) то же чувство, как у Моисея, увидевшего, как египтянин убил еврея» (Моисей «убил Египтянина и скрыл его в песке»)¹⁶⁷ .