Читать «Юдаизм. Сахарна» онлайн - страница 272

Вернусь к Евангелию.

Нет умиления. Это я упоминаю по поводу упрека графини Александры Андреевны Т. (переписка с ним), где она его упрекает за непонимание Закхея, которого Т. назвал «сухим и недобродетельным капиталистом». Это поразительно, ибо Закхей — трогательнейшее лицо в Евангелии, в глубокой правде и реализме своем. Так же он не понял («нет умиления») «хозяина» в «Хоз. и работнике».

(помешали; позвали к обеду. 22 июня) 

* * * 

Твердо держи ружье, стрелец.

Твердо держи перо, писатель.

(15 июня 1913) 

* * *

Трактирные люди — да, вот суть позитивизма.

Конт только «коридорный мальчик» цивилизации. Цивилизации и мира. Суть не в нем, не в книгах. Не в «Вестн. Евр.» и не в «Отеч. Записках». Суть в трактире, а это все — только «Литературное Приложение» к нему, как было таковое к «Северной Почте».

~

Люди мало-помалу стали из домов переселяться в трактиры. Уже гимназия есть трактир в сравнении с «до́ма», — и университет в идейной (не социальной, не технической его части) есть трактир сравнительно с «дружбой» великого Друга (мудреца). Этот-то дух трактира, показавшийся во всех щелях цивилизации, и есть корень всего. Гутенберг ввел «трактир», т.е. общие проходы, общие дороги, tables d’hôte¹¹⁴ гостиницы, в душу людей, в мысли людей, в сердцебиение людей.

И, подняв к Небу взор, человечество сказало:

— Умираю.

Этого голоса никто еще не слышит. Но услышат.

(15 июня 1913 г.) 

* * *

Утверждать религию на детоубийстве — оправдывать «правило древних», хотя бы для этого и приходилось потребовать детоубийства...

(Храповицкому и его партии) 

* * *

В революции музыкант — полиция, ноты французские и потом еврейские, канифоль польская.

Русский студент слушает, хлопает, и его отводят за ухо в полицию.

* * *

Суеверные не есть глупые, а — внимательные к тому, что́ еще «в тайне»...

(вагон IV класса, на богомолье в Киев) 

* * *

Нужно вырвать Белинского из этого кабака («Современник», «Отеч. Записки», «Русск. Слово», «Дело»), в который его затолкнули приятели. Там они опояли своим «зельем» и заставили говорить свои слова, помогать своему «богатому дому», — и словом, слили «разночинца» (первый и по душе такой — последний) со своим аристократическим отрицанием России, борьбою против «станового» и увлечением «французскими танцовщицами». Все это внутренне Белинскому было вовсе не нужно. Ему было нужно: Россия, он был русский. Славянофильства он не знал (ведь они ничего и не писали; издано все было «потом»), — православия по характеру школы того времени вовсе не понимал. Перед ним стояла официальная скучная Россия, в которой действительно что́ было любить. Но если бы понял ее «за пазухой» — он бы ее понял и полюбил.

Он бы сосал ее молоко, а не грыз ее внутренности.

(на полученной записке метранпажа Масляненко) 

Интересное, что мы могли бы услышать от Горнфельда, — это о том, что яичная торговля (скупка, экспорт) вся перешла в руки евреев; и те 3—4 миллиона (на 100 миллионов отправляется за границу), которые от курочек своих могли бы иметь рязанские, и тамбовские, и всякие другие крестьяне, попали на подкармливание бердичевских и шкловских мальчиков и девочек, будущих сосунов того же крестьянства. Но Горнфельд скашивает глаза в сторону и все нам рассказывает о Гоголе и «письмах Чехова», да кстати о новом произведении Айзмана, которое не лишено недостатков, но отчего-то его следует прочитать подписчикам «Русского Богатства».