Читать «Юдаизм. Сахарна» онлайн - страница 253

— Ст-ъ, социал-демократ.

Я ничего особенного не ждал.

Но он заговорил. Все и всегда, что он говорил, было так лично — умно (не из книг), говорило о такой долгой мысли у себя дома, о такой длинной духовной биографии...

И я его полюбил. Теперь любовь кончилась.

Я называл его (мысленно) «из великих голов еврейства». Он мне, между прочим, сказал (неохотно, как выдавая иудейскую тайну), что «по общему поверью евреев, на субботу дается каждому еврею добавочная душа», т.е., пояснил он: «Еврей имеет в субботу две души».

Свою и?..

Еще «дыхание Элогима»?..

И другое: при браке у евреев совокупление происходит, конечно, в первую ночь, но по закону муж («познав» жену) «двое суток воздерживается от совокупления».

Как глубоко и мудро: «переход в женщину» всячески, а между прочим и анатомически, так потрясает невинную девушку, что, конечно, ей надо дать покой «прийти в себя».

* * *

Как эти негодяи уничтожили Хрусталева-Носаря! Кажется, — радикал, кажется, — социалист. Ненавидит русское правительство. Всего довольно, чтобы заслужить медаль первой степени. Но он стал отделяться от евреев, — говоря, что революция есть все-таки русская революция и что она служит по преимуществу русскому рабочему. Тогда эти 95% евреев, о которых он проговорился в конце письма или, вернее, выдал с мукою этот секрет «русской политической эмиграции», запутали его в какие-то три украденные рубашки и подаренные или отданные в заклад часы и вышвырнули вон, всего измазанного в грязи. Как Рутенберг не просто (руками рабочих) задушил Гапона, а в воспоминаниях (напечатаны в книге «За стенами охранного отделения», — заграничной печати) говорит, что его, чистого ангела революции, Гапон все звал для переговоров в какое-то кафе, «потому что там много женщин и пахнет женскими телами». Мертвый Гапон уже не мог сказать, что он этого не говорил, а благородный еврей Рутенберг не постеснялся это сказать об усопшем друге; сказать это вне всякой политики, а чтобы уничтожить всякое сочувствие Гапону у таких людей, как Верочка Фигнер и Герман Лопатин. После «женского тела» и Верочка и Герман должны были благословить благословенного Рутенберга. Как «Речь» о Хрусталеве тоже сказала: «Он — мелкий, грязный и ничтожный человек, иначе не запутался бы именно в рубашках и часах...»

...................................................................................

И когда революция начнет вообще одолевать (надеемся, однако, что этого никогда не будет, несмотря на помощь Философова), то евреи сбросят маску «сочувствия русскому народу», какую пока носят, и «примыкания к русскому литературно-освободительному движению», начиная с декабристов, Белинского и Добролюбова, и быстро и энергично передушат, как Гапона и Хрусталева (и также революционно-корректно), всю русскую часть революции, всех собственно русских вождей революции, и в «ворота взятой крепости» войдут, конечно, одни! — войдут с криками: «Радуйся, русский народ, — мы даровали тебе свободу!» — «Благодари нас и поклонись нам\» «Завтра начнется счастье...» Но сегодня еще надо доделать маленькое дело: додушить эту полицию на местах, этих мелких исправничешек и земских начальников из дворян и на место их поставить брюнетов из студентов, с фамилиями (к тому времени) русскими, и даже крещеных... Куда ни шло, подделка уже совершилась, и еврей идет по всем дорогам, крестясь обеими руками, по-православному, по— католически, по-лютерански! Эти «темные студентики» станут инструкторами около земли, «ангелами хранителями» рабочих около фабрик и вообще везде «радетелями и заступниками». Русский народ только кричи: «Осанна!» Гапоны и Хрусталевы давно перевешаны, Верочка и Герман давно перемерли. Только жив бессмертный Гессен, да у него будет Столпнер инструктором, который так «чист» и ему «ничего не нужно». Но главное — ему не нужно русских. Их и нет почти, одно быдло, темное, не умеющее сосчитать до ста. В счете еврей поможет, Столпнер бескорыстно поможет. «Вот и Винавер». Тут вдруг неожиданно и непредвиденно Винавер и Столпнер поймут друг друга. Они начнут отлично оба считать, и вообще русских они не отяготят грамотой. Тут будет полная гармония между еврейским и русским духом. Школа (для русских) будет очень облегченная, да и в той талантливые евреи-педагоги ни к чему не будут принуждать по-прежнему ленивых русских учеников, как и ни в чем мешать проявлению свободной природы. Даже не будут особенно рекомендовать причесываться и стыдиться насекомых — и тут традиция Бла— госветлова и «Современника» будет сохранена как «священный» завет. Для студентов и старших гимназистов будут подаваться, как в «Что делать», зимние санки, и юноши и девы будут кататься в каникулы, петь песни другого тона, чем теперь, — да и вообще будут любиться, будут жениться, будут устраивать «половые коллективы» и вообще масленицу, во вкусе Бакунина. Все будет весело, счастливо, и русские вполне отдохнут «после Такого тяжелого режима прежде». Но, предоставив русским устраиваться по Бакунину, сами евреи, «так, ради традиции и из уважения к своему простонародью», которое очень упорно и его скоро не переменишь, — будут устраиваться все по-прежнему, по Моисею. И в то время как у русских будет так же мало детей, как у Фигнер и у Перовской, у Желябова и у Кибальчича, у евреев детей будет столько, сколько у Винавера и у Гессена. «Черта», конечно, снята, «инструкторы» — везде евреи, «педагоги» — евреи, «чиновники» — которых теперь заменили «конторщики» и «распорядители работ» — евреи: ибо само «государство» превратилось в «обширную экономию» по «принципам нашего гениального Маркса», у которого учились ваши Плеханов и Кропоткин.