Читать ««Черные лебеди» России. Что несет нам новый цикл истории» онлайн - страница 75

При таком духовно-умственном состоянии поиск путей финального отхода был более чем оправдан, возможен и вероятен.

Но. Сверх того.

Как по мне, не так важно, был ли Федор Кузьмич когда-то императором и что там скажут безошибочные ДНК.

Я давно остаюсь убежден, что история, строго говоря, не может считаться наукой. Поскольку к ней не применим базовый критерий научного знания — фальсифицируемость, по Карлу Попперу. Историческое знание практически невозможно опровергнуть: на любое опровержение всегда найдется контропровержение, столь же аргументированное многими устно-письменными свидетельствами. Возникновение всяческих доктрин типа альтернативной хронологии Фоменко—Носовского не случайно: эти люди, по большому счету, высказали те претензии, которые математик и должен предъявить историку в силу полуполной несовместимости их базовых подходов к мирозданию и миропониманию.

Я могу сказать, что участвовал — сбоку и/или по касательной — в некоторых громких событиях совсем уж новейшей истории. Например, кое-каких революциях на постсоветском пространстве. И знаю, что уже сегодня в учебниках пишут совсем не то, что я видел своими глазами. Но это не точно означает, что учебники лгут. Это может говорить, что искажает моя собственная оптика. Как нередко бывает у людей с шизоидным типом личности и сопутствующим богатым воображением.

Кто знает? На самом деле?

История — это, скорее, конвенция. Система договоренностей членов нации о знании/понимании общего прошлого. Именно поэтому, кстати, я сторонник единого учебника истории. Если нет конвенции, нет и нации как государственно-политического субъекта. А нет нации — значит, Россия никогда не станет европейским национальным государством, а останется азиатской постимперией со среднесрочной тягой к окончательному распаду.

В эту конвенцию под видом доказанных фактов попадают версии, важные для самоощущения и самопонимания нации. И здесь у Александра-Федора Павловича-Кузь-мича сохраняются нарастающие шансы на успех. Ибо царственный старец воплощает три фундаментальные русские идеи, они же и темы. (В определенный момент тема становится идеей, а идея — темой, это нормально, как прохладный русский июль.)

1. Побег.

2. Самозванство.

3. Невозможность.

Находясь в тотальном гравитационном поле родной земли, русский человек мечтает о побеге. О том, чтобы оторваться от почвенной массы, сковавшей его по всем допустимым конечностям. Эмигрировать — в пространстве, времени или совсем уже как-то трансцендентно — другой вопрос. Лозунг «Пора валить» — один из главных для России во все времена. Лучше всего— к теплому морю, которого нам всегда так страшно (во всех смыслах слова «страшно») не хватало. Отсюда, отчасти, и истерика вокруг Крыма — из-за, скажем. Курильских островов такой истерики бы не было. Никто же ведь, кроме сугубо местных жителей, не осуждает ползучую передачу кое-каких сибирско-дальневосточных земель Китаю. А еще «Пора валить!» всерьез замешано на русской клаустрофобии, растущей из подсечно-огневого земледелия. Сколько нам территорий не давай — все мало. Оттого-то мы так грезим разнообразными проливами и прорывом к теплому морю, уже чуть ли не в межгалактическом масштабе. Я давно говорил: если б после кризиса 2008 года мы догадались купить у стонущей Греции Ионические острова, где есть некоторая традиция русского владычества, никакое «возвращение» Крыма уже не понадобилось бы.