Читать «Каждому есть что вспомнить» онлайн - страница 7

Удалов побежал прочь от прудика.

Он бежал посреди улицы, ничего не видя и стараясь не смотреть по сторонам. Он боялся любого предмета, дома, камня, могущего вызвать острое сжатие в груди или неожиданную вспышку горя.

Ему даже некогда было осознать, что происходит, почему он, человек уравновешенный и скорее счастливый, чем наоборот, вдруг попал в жуткую передрягу только из-за того, что у него хорошо заработала память. И он не видел, что за ним спешат Ксения и профессор Минц.

— Все время плачет? — спрашивал на бегу Лев Христофорович.

— Сердится! — отвечала Ксения. — Не улыбнулся ни разу, на меня волком смотрит, бешеный…

— И статью не пишет?

— Поглядел на нее и зарыдал, буквально слезы полились…

— Понятно.

Они настигли Удалова у реки Гусь.

Было такое впечатление, что он собрался топиться. Он быстро спускался по косогору, расстегивая рубаху. В этот момент он видел перед собой лишь поднимающуюся в мольбе голову Машеньки, слышал ее сдавленный крик — вода тогда была холодной и серой, и лодка, в которой она перебиралась с того берега, перевернулась уже недалеко от Удалова, который ждал ее, и Машеньку быстро понесло течением, и надо было сделать страшное усилие над собой, чтобы кинуться в воду, холодную и злую, а он ведь плавал еле-еле и знал заранее, что Машеньку ему не спасти, но надо было все равно нырять и утонуть самому, потому что остаться на берегу тоже было нельзя. И он тогда вошел в воду по колено — вода обожгла ноги и прижала брюки к икрам и начала толкать вниз, вслед за Машенькой, и Корнелий все медлил, никак не мог заставить себя сделать еще один шаг. А потом он увидел, как совсем недалеко с берега в столбе брызг, как торпеда, врезался в воду дядя Георгий — почему он оказался тут? И он плывет, и они с Машенькой все уменьшаются и растворяются в серой мгле… А потом дядя Георгий долго болел воспалением легких, а Машенька ничего не сказала Удалову. Но это было потом.

Ксения успела забежать между водой и Удаловым и встала на его пути как танк.

— Не пущу! — кричала она.

— Пусти, — вяло сказал Удалов.

Он понимал, что хоть сейчас, с опозданием на много лет, он должен броситься в воду, чтобы искупить тогдашний свой страх. Он никогда не думал, что это так ужасно — вспомнить.

Минц нажал ладонью на его плечо, заставив сесть на траву.

— Выпейте. — Он протянул желтую таблетку. Ксения набрала в горсть воды из реки, и Удалов покорно запил таблетку.

— Что вы со мной сделали! — тихо произнес он.

— Простите, — сказал Минц, который все уже понял. — Побочный эффект.

— Я не хочу жить, — ответил Удалов.

— Мне надо было испытать средство на самом себе, — произнес Лев Христофорович. — Но и то, что мы с вами сегодня узнали, хоть и дорогой ценой, послужит темой для серьезной и в целом оптимистической статьи.

— Оптимистической? — спросила Ксения.

— Природа милосердна, — объяснил Лев Христофорович, — а я попытался лишить ее милосердия. Память человека гуманна и потому избирательна. Мы куда острее переживаем горе, разочарование, потерю, чем радость или достижение, потому что жизнь учит нас на наших ошибках. Но горе уходит — с горем нельзя жить рядом. В прошлом мы запоминаем хорошее. Дурное уходит в подсознание. Оно живет там как бы за занавеской. Чтобы не мучить нас. Мы с улыбкой вспоминаем о том, как мальчишкой потеряли двадцать копеек и как ужасно было остаться без мороженого, потому что эти двадцать копеек ты копил целую неделю. Мы снисходительны к ужасу, который вроде бы выветрился из памяти. А представляете, каково было сегодня Корнелию пережить все те трагедии, которые на самом деле с высоты лет давно уже перестали быть трагедиями?