Читать «Первый декабрист» онлайн - страница 151

Эх, в Таганроге солучилася беда: Там убили, там убили, Там убили молодого казака…

Эта песня существовала в нескольких вариантах. В некоторых из них — казака клали в гроб вместо кого-то, возникала тайна, и немало мемуаристов связывало ее содержание с загадкой кончины Александра; с загадкой — „царь умер или ушел?“. Век спустя заспорят, мог ли царь скрыться на глазах двора и свиты. Впрочем, в двух тысячах верст от Петербурга, на краю империи, чего только не могло случиться! Достаточно прочитать воспоминания царского квартирмейстера, который сетовал, что в Таганроге невозможно было установите должный церемониал вокруг гроба:

„Доктора жаловались, что ночью все разбежались и что они не могут даже добиться чистых простынь и полотенец. Это меня ужасно раздосадовало. Давно ли все эти мерзавцы трепетали одного взгляда, а теперь забыли и страх и благодеяния!“

Все должны были знать четыре человека:

Лейб-медик Вилье, который (в своих интересах) не скажет, конечно, ничего лишнего.

Императрица Елизавета Алексеевна, которая переживет мужа всего на несколько месяцев и, возвращаясь в столицу, умрет по дороге.

Начальник штаба генерал Дибич, который через пять лет умрет от холеры.

Наконец, известный уже нам генерал Петр Волконский, про которого говорили, будто он произносит за год в среднем одно слово — и это слово „нет!“.

„Если бы царь ушел, это как-нибудь просочилось“: мы воспроизводим спор, случившийся в XX веке.

В ответ на эти слова великий князь Андрей Владимирович, член царствующей фамилии, вздохнет и заметит: „В XIX веке люди еще умели держать тайну; а кроме того, в конце концов кое-что ведь просочилось…“

Через несколько дней после 19 ноября Петр Волконский сообщает из Таганрога в Петербург, царской семье, что тело Александра забальзамировано по всем правилам, но при этом черты лица сильно изменились, и генерал считает необходимым гроб закрыть. После того траурный кортеж медленно, с длительными остановками, двинулся на север, и надо ли говорить, что везде, особенно в Москве, плотно закрытый и тщательно охраняемый гроб, меры безопасности (в 9 часов запирались ворота Кремля, заряженные пушки у каждого входа, пехота и кавалерия наготове, по городу разъезжают ночные патрули) — все это вызывало слухи: здесь что-то не так, в гробу лежит „не тот“, или вообще никого нет. И по той же — и соседним дорогам — в тот же Петербург, обгоняя траурное шествие, везут Пестеля, Муравьева-Апостола, Грибоедова, Раевского…

Только через четыре месяца тело Александра доставляют в столицу. Гроб открывают на короткое время для избранного круга — царской семьи, европейских родственников и дипломатов. Прусский принц Вильгельм (будущий император Германии Вильгельм I), по свидетельству адъютанта, „был чрезвычайно поражен видом покойника“. Один дипломат утверждал, будто императрица-мать Мария Федоровна воскликнула: „Нет, это не мой сын!“; другой запомнил, что она сказала: „Да, это мой милый сын, мой дорогой Александр“.