Читать «Вена в русской мемуаристике. Сборник материалов» онлайн - страница 99

Я уже приводил примеры того, как вообще мало стеснялась в выражениях венская печать, когда дело касалось России, но теперь она буквально перешла всякие границы приличия. По мнению Иберсбергера, главной причиной страшного возмущения, охватившего прессу, явилось вполне обоснованное убеждение, что истинный инспиратор этого «злого навета» на Вильгельма никто иной, как сам Сухомлинов. Хотя и не совсем можно доверять этой версии Иберсбергера, который всегда отзывался о Сухомлинове весьма неодобрительно и был склонен вообще все дурное приписать ему, однако она в достаточной мере говорит о том, как серьезно посмотрели в вене на эту газетную авантюру и как высоко искали источника ее возникновения. Характерно отметить, что оппозиционно настроенная венгерская печать отнеслась к этой утке очень доверчиво. Особенно забил тревогу «Magyar orszag», орган одного из вождей оппозиции, гр. Карольи, и, к ужасу всех пангерманистов, категорически заявил, что «план раздела габсбургской монархии не выдуман русскими газетами, а родился в умах союзной нам Германии». И в народе приезд Вильгельма истолковывался приблизительно в таком же духе. Так один старичок-русин, лукаво улыбаясь, говорил мне: «Вы думаете, что мы, простые русины, не понимаем, о чем разговаривать приехал Вильгельм с нашим императором. Франц-Иосиф и сам ничего не имеет против раздела Австрии. Он только попросит обождать его смерти: при жизни ему это грозит революцией, а он стар и ему вредно волноваться». И добавил: «это не только я говорю – у нас все образованные в этом уверены».

А в общем, время тогда было в Вене действительно тревожное. Когда бутафорские дипломаты нововременских интервьюеров измышляли невероятные планы группировки держав и соблазнительно предвкушали их последствия, а русская печать и общество как-то снисходительно благодушествовали и подтрунивали над бряцанием оружия австро-германских военных кругов, были заняты главным образом внутренней политикой: заполняли своими циркулярами и проектами столбцы газет Кассо, Маклаков и Щегловитов, а их идеолог Меньшиков – этот «interessanter Narr русской журналистики», как его окрестил проф. Иберсбергер, – искал погибели для России в инородческом засилье и изощрялся в вопросах, касающихся «жидов, мазепинцев и финляндцев», австро-германская печать тогда тоже была своего рода «Новым Временем», но не по отношению к своему народу, а для русских, России и ее агрессивной политики. Австро-германские правящие сферы энергично искали шпионов, вотировали все новые и новые военные законопроекты, а главное всеми силами старались подготовить общество и сроднить его с той мыслью, что война с Россией необходима и может начаться в каждый грядущий день.

Приложение

Зорин А

«Венский журнал» Андрея Тургенева

Документ, который публикуется в этой статье, самым непосредственным образом связан для меня с памятью о Ларисе и биографически, и по своему содержанию. С тех пор как почти четверть века назад Лариса, по одновременным рекомендациям К. Азадовского и А. Осповата, взяла меня под свое покровительство, и до настоящего времени рукописи Андрея Тургенева составляли один из главных предметов моих занятий в пушкинодомском архиве. В 80-е годы большая часть сакраментального триста девятого фонда еще не была как следует описана, и его материалы выдавались только при условии, что номер единицы хранения был откуда-то заранее известен интересующемуся исследователю. Само собой разумеется, мои чаяния и вожделения простирались куда дальше нескольких дел, ссылки на которые уже были введены в оборот предшественниками, и Лариса со спокойной и самоотверженной щедростью, которая столь памятна тем, кто ее знал, в каждый мой приезд изыскивала возможность незаметно положить на мой стол маленькую черную тетрадку со служебной описью, откуда я мог списать заветные цифры. Дальше требования оформлялись уже вполне рутинным и законным образом. Как и многие другие поступки Ларисы, это было для нее довольно рискованным предприятием – когда моя первая «тургеневская» статья готовилась к печати. Лариса строго-настрого запретила мне благодарить ее за помощь.