Читать «Вена в русской мемуаристике. Сборник материалов» онлайн - страница 93

Екатерина Владимировна Суровцева

Во время маневров случилось со мной два, в моей памяти сохранившееся, эпизода. Военный министр, Николай Онуфриевич Сухозанет, несколько раз мне поручал следить за тем или другим делом и сообщать ему мои замечания. В то время, по примеру Франции, в большей части европейских армий стали заводить нарезные орудия системы Лагита, причём и у нас была сформирована подобного рода пробная батарея. Приказал он мне, между прочим, во время артиллерийской пальбы в мишени, наблюдать за огнём этой батареи для оценки его сравнительно с меткостью, принадлежащею австрийской артиллерии. Батарея не стреляла особенно метко: снаряды не долетали до мишени или перелетали. Государь Александр Николаевич, до крайности рассерженный плохим действием батареи, подскакал к батарейному командиру и в присутствии иностранцев осыпал его самыми нелестными упрёками. Артиллерийский полковник что-то хотел сказать, но государь, не слушая, крикнул – молчать! – и ускакал.

Глубоко оскорблённый полковник обратился ко мне:

– Слышали вы? скажите, что остаётся мне делать? – пустить себе пулю в лоб.

– По моему, погодите, нечего ещё стреляться вам. И другим приходилось страдать от царского гнева, а продолжают жить и процветать. Впрочем, признайтесь, полковник, что вам хоть и больно досталось, но не без всякой причины. Ваша батарея действительно не отличалась меткостью, которую позволено требовать от нарезных орудий.

– Совершенно справедливо, да не моя вина. Опыты над нарезными орудиями производили мы прусским порохом, к нему применились, а вчера вечером для сегодняшней пальбы мне отпустили русский порох; разница велика в силе того и другого пороха, нельзя сразу примениться. Хотел я государю сказать, но вы сами видели, как государь мне не дал слова выговорить. – Полковник махнул рукой – покончу, да и только!

Тем временем к нам подъехал красивый молодой человек, со звездой на уланском мундире, в котором я не замедлил узнать цесаревича-наследника, покойного Николая Александровича.

– А что? – обратился он ко мне, – плохо стреляет наша нарезная батарея!

– Точно так, ваше высочество; государь по этому поводу высказал батарейному командиру своё неудовольствие в таких прискорбных словах, что он только и думает застрелиться; а полковник между тем нимало не виноват.

– Как не виноват? Вина очевидна!

Я объяснил великому князю дело о порохе.

Выслушав меня, цесаревич подъехал к батарейному командиру, стал его утешать и обещал немедленно доложить государю императору, отчего батарея давала промахи. Цесаревич действительно исполнил своё обещание, и государь на другой же день, призвав несчастного полковника, загладил ошибочно ему нанесённую обиду.

Другой эпизод может служить примером, как некоторые господа понимают, и как далеко, совсем не к благу его, они распространяют свою преданность к царствующему лицу.

На другой день после артиллерийского учения было мне поручено наблюдать за общим ходом маневра и военному министру сообщать о замеченных мною тактических ошибках. Увидав, что несколько батальонов сомкнутыми колоннами атакуют лес, занятый противником, и, кроме того, останавливаются для пальбы в открытом поле, я указал на это обстоятельство генералу Сухозанету, заметив, что, по моему мнению, лес следует атаковать бегом, густою цепью, поддержанною сильными резервами, не теряя времени на бесполезную перестрелку, колоннам же идти лишь в третей линии, почему и считаю маневр ошибочным.