Читать «Вена в русской мемуаристике. Сборник материалов» онлайн - страница 105

«Коцебу скучен, утрирован, множество лиц, характеров, везде утомительное единообразие и все вышли из пределов натуральности, все утрированы до крайности. Но есть в нем un certes ne sais quoi, отчего будешь бранить его пиесу, но пойдешь смотреть ее и не в первой раз».

Нет смысла подробно комментировать все венские впечатления Тургенева. Остановлюсь еще лишь на одном аспекте, связанном не столько с местопребыванием, сколько с личностью автора. Господствующей психологической краской, определяющей настроение двадцатилетнего создателя «Журнала», оказывается ностальгия. «И в самой горести нас может утешать / Воспоминание минувших дней блаженных», – цитирует он свою «Элегию», посвященную старшей сестре Екатерины Соковниной Варваре Михайловне, не выдержавшей тоски по покойному отцу и ушедшей из дому, чтобы найти убежище в монастыре. Тургенев закончил «Элегию» в мае 1802 г., вернувшись на время из Вены в Петербург, но на протяжении работы над ней, продолжавшейся около полутора лет, он знакомил с черновыми вариантами близких друзей.

Точно так же последняя запись в «Венском журнале» рассказывает о посещении Тургеневым посольской церкви, где служил Андрей Афанасьевич Самборский – живая легенда русской церкви, законоучитель императора Александра Павловича и его брата Константина Павловича. Самборский приехал в Вену из Офена, предместья Будапешта, где он был настоятелем православной церкви и где годом раньше умерла при родах и была похоронена восемнадцатилетняя великая княгиня Александра Павловна, жена австрийского эрцгерцога Иосифа. Тургенев «долго долго смотрел на картину, представляющую (…) Александру Павловну – во гробе, особливо на мертвое лицо ее». Свои впечатления он выразил цитатой из «Новой Элоизы» Руссо об обреченности всего прекрасного на земле. Цитата эта была в то же время и автоцитатой: именно эти слова Руссо Тургенев использовал в качестве эпиграфа для своей «Элегии», посвященной Варваре Соковниной. Нет сомнения, что Жуковский и другие потенциальные читатели «журнала» могли без труда восстановить оба этих контекста.

Однако вполне характерный для эпохи элегический вздох, поиск утешения в воспоминаниях о безвозвратно ушедшей радости – только часть той радикальной ностальгической программы, которую набрасывает Тургенев в «Венском журнале». В своем эмоциональном анализе он идет дальше, утверждая, что только утрата и позволяет человеку почувствовать цену пережитого, и, в конечном счете, ретроспективно придает смысл жизненному опыту:

«Не желай перемены судьбы твоей, или желай только для того, чтобы почувствовать еще живее всю ее цену (…) Благодарю судьбу даже и за разлуку с вами. Я бы никогда не был так привязан к друзьям моим, если бы с ними не расставался; и будучи всегда в Москве, я бы никогда может быть столько не любил ее, и никогда бы не чувствовал того, что теперь чувствую», – пишет он Жуковскому в «Венском журнале». Соответственно, оценить и прочувствовать настоящее оказывается возможным только, если увидеть его из будущего в перспективе неизбежного расставания. Отчетливо Тургенев напишет об этом годом позже, вернувшись в Петербург из второй венской поездки, и всего за три месяца до собственной безвременной смерти: «Приходит весна и я чувствую, что она приходит. Ах! должно благодарить, и с нежностью благодарить судьбу и за сто чувство, и за ето кроткое, меланхолическое, сладкое чувство. Будет время, когда и с ним должно проститься.