Читать «1917. Кара до покаяния» онлайн - страница 123

Бог с ней, с Думой, но чем Николай не устраивал своё ближайшее окружение?! – это объясняется предельно доходчиво: «Вдохновителями первого заговора явились императрица Александра Фёдоровна и Распутин. Опираясь на придворные и черносотенные круги России, они рассчитывали на то, что заключение сепаратного мира с Германией и Австро-Венгрией (а осторожное прощупывание такой возможности шло и с той и с другой стороны с 1915 г.) поможет расправиться с революционным движением, подавить оппозицию буржуазии и упрочить позиции самодержавия». Да вот беда! – коварным замыслам царицы-изменницы мешал «царь-тряпка»: «Придворно-черносотенные круги были недовольны нерешительностью царя, и Распутин всё чаще говорил окружающим, что царь «негож», что «папаша ничего не понимает – что право, что лево». Другой заговор созрел в среде буржуазии и думского оппозиционного блока». Вот тебе и весь академизм! Приехали!

Одним словом, с коммунистами (неважно «какого года образца» – 1918-го или 1975-го) – всё ясно и понятно. Они были логичны и последовательны в своём шельмовании Николая Второго и его близких, не гнушаясь при этом никакими средствами. И перечисление примеров можно было бы начать не с 1975 года и даже не с 1918-го, а, скажем… с 1906-го. Ещё после разгона Первой Думы они писали в своём «Манифесте к армии и флоту» что-то очень знакомое: «Правительство вступило в переговоры с австрийским и германским императорами, чтобы немецкие войска вторглись в нашу страну. За такие переговоры мы обвиняем правительство в государственной измене!» И никакой «эволюции взглядов» в позиции компартии по данному вопросу не было!

§ 5.3. Но остаются вопросы к советской исторической науке. Вернее даже так: к конкретным представителям советской исторической школы, к её научным кадрам, к персоналиям…

Ведь историческое сообщество очень любит себя! Профессиональные историки традиционно снисходительны как к себе самим, так и к собратьям по цеху. Чувство корпоративной солидарности (а быть может, и чувство благодарности к выпестовавшим их учителям) заставляет современных историков защищать – а порой даже поднимать на щит! – этих холуёв коммунистического режима.

В их положении усматривают некий трагизм (мол, «тоталитарная власть принуждала Учителя всю жизнь говорить неправду»), а в поведении – даже обнаруживают признаки героизма (мол, «Учитель всю жизнь мужественно держал фигу в кармане»). Так что Советская власть оказалась ещё и «виновата» перед советскими историками. Дескать, «столько ума и знаний не было реализовано в полной мере! – почти все силы Учителю пришлось положить на выполнение партийных заказов и маскировку своих истинных взглядов». Бедные, как они мучились!

Однако такой подход – столь выгодный для отечественных историков и их профессионального самолюбия – совершенно несостоятелен. Не говоря уже о моральной ответственности слуг режима (например, в Германии после 1945 года судили не только тех, кто лично убивал людей, но и тех, кто «духовно окормлял» немецкий народ в духе национал-социализма), остаётся ещё и профессиональная сторона!