Читать «Возвращение в Михайловское» онлайн - страница 126

Борис Александрович Голлер

– Благодарю вас! Я предпочел бы скучать с вами там!

И тут явился Пущин. Свалился, как снег на голову, ранним утром (в самом деле шел снег.) Он ехал из-под Острова, от сестры, где провел три дня (отметим про себя! и Александр это тоже отметил – но после) – а перед тем встречал новый год в Петербурге. Три бутылки Клико, которые он привез с собой – прихватил в Острове, – оказались весьма кстати: в доме, кроме наливок (целого строя) и лечебной водочной настойки на травах – сейчас было хоть шаром! (Нет, был еще ром, который Александр употреблял в чай, но того оставалось кот наплакал.)

…В дому они обнялись и стояли, охлопывая друг друга, как свойственно мужчинам – что сим жестом словно поверяют материальность встречи. (Женщины по природе легче верят самой невероятной действительности!) Приложились каждый к плечику – для чего Александру пришлось подняться на цыпочки, а Жанно чуть пригнуться – он был высок ростом и тонок в кости – этакая жердь… а после еще поцеловали друг у друга руки, как было принято у друзей лицейских. – Покуда подавали на стол – они бродили по дому парой, взявшись за руки, как когда-то их водили гулять лицеистами, – и лицейская тропа (на которой можно было встретить и самого государя и в ответ на поклон получить дружеский кивок), вновь открывалась им – царскосельским веселым грешникам… В Лицее их дортуары помещались рядом – в одной комнате: нумер 13, нумер 14 – разделенные по окну тонкой перегородкой не до потолка – так что можно было переговариваться до утра… (и о чем они только – не наговорились тогда!)

Сладкоголосая птица-юность слаще всего поет к старости. Когда воспоминания доходят к нам как бы сквозь флер тоски по самим себе, какими мы были. Оттого и картины, что рисуются тридцать и более лет спустя в наших воспоминаниях – невольно обнимают собой не только конкретный миг – но всю остатнюю жизнь, прожитую нами – с ее страданиями и мифами, а события добредают к потомкам, невольно отуманены поздними смыслами. Оттого все было не совсем так, как Жанно (Пущину) мыслилось впоследствии.*

Когда отошли немного от первой радости встречи, и угнездились за столом, и подняли бокалы – а Арина выставила на стол все, чем можно было попотчевать гостя, и тот единым взглядом тотчас оценил бедность выбора блюд, как прежде оценил убогость обстановки – Александр сказал, с комическим жестом – будто сдернув шляпу с головы: – Перед вами трижды обосранный Пушкин!

Он, в сущности, готов был поведать все – то был первый друг, который навестил его в этом изгнанье, и первый человек, кому он доверял, как себе – ни на юге, ни здесь друзей такой пробы у него не было, – но Пущин пресек, верно, нечаянно, его откровенности…

– А-а… ты про Воронцова? Все это скоро кончится, уверяю тебя! Не может не кончиться!..

– Что ты хочешь сказать? – и что должно кончиться?..

– Все! – бросил Пущин вполне уверенно. Но потом стал объяснять, словно спохватившись: – Общественное мнение для тебя существует и хорошо мстит – как сказал Дельвиг. Да он, как будто, и писал к тебе в этом смысле – ты получил? Все клянут за тебя Воронцова – слышал сам, хоть был в Питере почти наездом. Да и в Москве – много шушу по этому поводу. Его реноме аглицкого лорда и либералиста сильно пострадало. Уже не та у нас Россия – чтоб им так просто обходились такие вещи!