Читать «Старая дорога. Эссеистика, проза, драматургия, стихи» онлайн - страница 110

– С души меня воротит, Николай. «Бристоль» – верх желаний. Посмотри кругом! Грязь, вонь, плач, лганье. Одного года довольно пожить здесь, чтобы очуметь. А Селиванов все блистает. В Москву! В Москву бежать надо.

– А как же папаша? Не заскучает без нас? – насмешливо спрашивает Николай в надежде, что брат разовьет его цинического настроение.

И Александр рад стараться. Он пародирует Павла Егоровича:

– Чем же развлечь мое сердце? Одно воспоминание, что я один, убивает меня до изнеможения!

Братья смеются.

Тайная комната гостиницы «Бристоль». Селиванов и Ткаченко за карточным столом. Ткаченко набивает люльку грубым и удушливым тютюном, как делали его предки казаки. Селиванов попыхивает гербовой сигарой. В клубах желтого дыма кипы банкнот и стреляющие глаза Еремея Ткаченко. Еремей продувается. Решает еще раз попытать счастья. И снова – тщетно. Ткаченко бледен, как сама смерть.

– Чого ты блидый такый? – Селиванов на манер бандуриста запевает казацкую песню: – «Мени з жинкою не вóзыться, А тютюн та люлька Козаку в дорози знадóбыться…». Не убивайтесь, голубчик. Хотите, долг и прощу. Совсем прощу.

– Как так? – хлопает глазами купец. – Что за шутка?

Селиванов закатывает к небу глаза и произносит с наигранным благоговением:

– Прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему.

Ткаченко не может поверить:

– Так не полагается. Вы вправе погубить меня, но не вправе облагодетельствовать.

– Ну, хорошо, хорошо, – выпускает клуб дыма Селиванов. – Имеются у вас, Ткаченко, должники?

– Как же! Кто теперь кому не должен? Весь Божий мир основан на кредите.

– Ну а кто в вашем списке первый?

– Первый? Так это… Павел Егорович. Он мне тысячу задолжал.

– Взыщите по векселю. Вот и деньги.

– Пустое. Денег у Павла Егоровича давно не водится.

– А вы все одно взыщите. Да через суд, голубчик. Через суд. Коли взыщете, о долге вашем карточном тут же и позабудем.

Ткаченко мнет в кулаке бороду.

– Мудрено что-то.

Селиванов пускает ему в лицо клуб дыма.

По вечернему Таганрогу идет Селиванов. Насвистывает. Заглядывается на дам. По небу над его головой плывут цветные шары, склеенные из бумаги. Шары поднимаются все выше и выше. Селиванов таращится на шары.

Дом Чеховых. Павел Егорович в комнате один. Он истово молится:

– Обрати внимание Твое на раба Твоего Павла, бывшего члена торговой депутации, пожалованного серебряной медалью на Станиславской ленте. Человек он непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла. Отчего не идет у него торговля, Вседержитель? Чем я прогневал Тебя, Господи?

Священнодействие прерывают: в комнатку заходит Селиванов.

– Прости, если помешал.

– Милости прошу, – приглашает шмыгающий носом папаша.

– Что за печаль? – искренне интересуется Селиванов.

Павел Егорович машет рукой:

– Дорого стало на свете жить. Деньги так и сыпятся. Кредиторы доезжают.

– Разве кто в суд на тебя подал?

– Упаси Бог. До этого не дошло.

– Так радуйся! Рано себя заживо-то хоронить.

Приободрив папашу, Селиванов выходит из комнаты, но тут же возвращается: высовывает голову из-за двери: