Читать «Дневник. Том 2» онлайн - страница 64
Любовь Васильевна Шапорина
Была в Союзе писателей на вечере в честь 1 Мая, шел литературный альманах, очень остроумный и достаточно смелый. Даже непонятно, вернее, не сразу понятно, как решились на такую смелость. Например: к окулисту Союза писателей приходит писатель с больными глазами. Докторша (Е. Уварова) его осматривает и спрашивает: «Вы близоруки?» – «Да, конечно, я близорук, иначе я не написал бы статьи о Веселовском». Докторша прописывает ему «Литературную газету»: «Будете принимать два раза в неделю, это очень сильно действующее средство». Продернули Трифонову, и поделом. И непонятно, почему такой альманах мог быть разрешен.
Эту Трифонову я помню подростком в Петрозаводске, в блузке с матросским воротником, с некрасивым прыщавым лицом. Ее мать, вдова адмирала Кетлинского, была концертмейстером в театре и рассказала мне всю свою печальную историю. Адмирал Кетлинский командовал во время Первой мировой войны Северным флотом в Мурманске; мой брат Саша, пришедший туда из Японии на «Чесме», часто бывал у них, они его очень любили. Может быть, оттого она и была со мной так откровенна. После октябрьского переворота Кетлинский признал новую власть и вел себя вполне луаяльно (не знаю, как пишется это слово). Когда англичане приблизились, адмирал был убит неизвестно кем, но, как предполагают, белыми. Несмотря на это, по уходе англичан жена Кетлинского была арестована, сидела в Петрозаводской тюрьме очень долго, пугали расстрелом. Каждую ночь подъезжала машина, чтобы везти кого-нибудь на расстрел, каждую ночь она ждала своей очереди. Очень долго она ничего не знала о своих дочерях; они были взяты в детдом.
Наталия Васильевна рассказала мне жуткие вещи о Наташе. Она была с Мосеевым у Державина. Жора (так все называют Мосеева) напился, обзывал Наташу непотребными словами (б…), посылал к чертовой матери, хотел уйти, Наташа бежала за ним в переднюю, тянула обратно, и это чуть ли не в первое свое посещение этого дома. Приехала с тем же Жорой к Никите около часу ночи, у каждого из них было по косушке водки в кармане. Никита их выпроводил, и они поехали допивать водку в другое место.
Никита запретил своей Наташе появляться в обществе нашей, и даже Ирина Щеголева сказала, что Наташа настолько себя бестактно и некрасиво ведет, что она избегает с ней встречаться!
Расстроили меня все эти дела чрезвычайно. Какая грязь, какое унижение. Бедные, бедные дети. Ее любовь к ним выражается в сладостях, которые она им приносит из своих скитаний. Ни их здоровье, ни их одежда, ни учение и развитие ее ничуть не интересуют.
Справляться с ними зато стало трудней, и, кроме того, она подает очень дурной пример: ей ничего не стоит прийти без меня ко мне в комнату, все обшарить и взять что ей нужно. И дети делают то же самое, чего в прошлом году не было никогда.
7 мая. Умер Дмитриев, умер вчера скоропостижно. Когда мне позвонила Ирина Щеголева, прямо ноги подкосились. Неделю тому назад я провожала его, он уезжал на «Стреле» в Москву. Свежий, цветущий, веселый. И вдруг нет его. Вася очень к нему привязан, он привык обсуждать каждый свой шаг с Владимиром Владимировичем. Теперь он остается без поддержки, без пестуна. Ему будет очень тяжело, он совсем один. Не знаю, дает ли ему отец какое-нибудь сердечное тепло, от своей жены ждать ему нечего. Жалко мне Васю и очень жалко Владимира Владимировича. Я его знаю с 1919 года. Его привел в кукольный театр К.К. Тверской (Кузьмин-Караваев), он должен был делать к какой-то пьесе декорации, но почему-то отказался. В.В. мне много позже рассказал, что его не пустил Мейерхольд, желавший владеть им монопольно. [Было ему тогда 19 или 20 лет.] В 1936 году мы переехали на Кировский, № 14 и жили с Дмитриевыми на одной площадке.