Читать «Дневник. Том 2» онлайн - страница 26

На Кубани народ пухнет от голода. Оттуда вернулась мать подруги девочек.

Я нашла свои дневники времен Японской войны. Там я тоже ропщу на рабство! Да, мы, конечно, лягушки, просящие царя. В полном смысле этой басни. Наглядный урок несколько затянулся, тем прочней будет его действие.

Прочла с большим интересом небольшую брошюру, изданную Вольной философской ассоциацией в 1922 году, речи Андрея Белого, Иванова-Разумника и А.З. Штейнберга, посвященные памяти только что умершего Блока. По мнению Р.В., Блок умер от «тоски беззвездной». Идея духовного максимализма, катастрофизма, динамизма была для Блока тождественна со стихийностью мирового процесса; «Вот почему так болезненно сжался Блок, когда знаменитый “Брест” стал ответом на его “Скифов”, когда в середине 1918 года уже ясно определились дальнейшие пути русской революции. Блок сжался и потемнел; горение кончилось, пепел оставался; медленно приступала к сердцу “беззвездная тоска”».

А где-то сам Разумник Васильевич, один из миллионов мучеников? Жив ли?

Недавно в газетах было извещение о расстрелах Шкуро, ген. Краснова и других. Я не стала читать, швырнула газету. Убивать людей через 30 лет после совершения преступления, si crime il y a, и с какой легкостью! Сердце захолонуло. Как они сюда попали? Неужели подлые французы их выдали? Какой позор!

13 февраля. Ляля Мелик ездила к мужу в Полтаву. И там по вечерам нельзя выходить. Грабежи, бандитизм.

Приехал Юрий 11-го на исполнение своей оратории. Перед концертом я зашла к нему в «Европейскую» с девочками за билетами. Пришел и Кочуров. Юрий любит аудиторию и хорошо рассказывает. Он беседовал с Храпченко:

– Скажите, Михаил Борисович, могу я с вами говорить парадоксами?

– Пожалуйста.

– Могли бы вы объясниться в любви под гармонь?

– Думаю, что нет.

– Советская поэзия требует гармонь. А я не умею писать для гармони. Поэтому уж разрешите мне не тревожить советскую лирику.

В прошлом году (кажется) на Кавказе должны были состояться музыкальные декады азербайджанцев, грузин и армян. Юрий был в Тифлисе. Ссорились, кричали друг на друга, чтобы установить очередь. Один грузин ходил по комнате и кричал (с сильным акцентом): «Дружба народов! Фикция. Дружба народов! Фикция!»

12-го Юрий был у меня, привез детям сахару и печенья, опять много рассказывал, между прочим, очень остроумную отповедь, которой он ответил на речь Кабалевского о том, что Шостакович слишком под влиянием Запада, а Шапорин недостаточный новатор.

Юрий равнодушно не может говорить о Наташе и глубоко возмущен тем, что она не пускает Васю жить у него.

Он приезжал на исполнение оратории и для занятий с Вс. Рождественским. Он вновь принялся за «Декабристов», и Рождественский закончил ему либретто. Еще летом он говорил, что ему необходимо закончить оперу, это единственное наследство, которое он может оставить детям.