Читать «Сергей Бондарчук. Его война и мир» онлайн - страница 32

– А-а-а! – восклицает Довженко. – Ведь что я вам звоню. (Звоню-то я, а он себя хоть немножко такими шутками подбадривает.) Звоню, потому что вы меня обижаете, редко приходите. Жду вас.

Мы являемся, а ему плохо с сердцем. Юлия Ипполитовна Солнцева, его жена, делает знаки, чтобы мы поскорее ушли. Довженко видит это и говорит (не могу забыть, как он это говорил):

– Вы, ребятки, только не уходите. Лучше-то мне не будет. Значит, надо привыкать работать и в таком состоянии.

Я рассказывал Бондарчуку истории о Довженко, слушал он жадно. Всю жизнь он им восхищался, даже сравнивал с Леонардо и называл фильм «Земля» совершенным произведением искусства.

С Михаилом Константиновичем Калатозовым мы сотрудничали в самом добром товариществе. Сначала сели за сценарий «Новая легенда о Христе». Но замысел этот остался на уровне фантазий. Потом мы надумали написать сценарий о жизни после жизни. Но тут Калатозов слёг в Кремлёвку, перенёс клиническую смерть. Я пришёл его навестить. Помню большие печальные калатозовские глаза… тихий голос:

– Ничего там, Василий Иванович, нет. Ничегошеньки.

Так угас замысел «Жизни после жизни». Но мы по-прежнему были настроены на совместную работу, начали сочинять новый сценарий, но всего лишь начали. Впоследствии по нашим наработкам сын Калатозова снял фильм «Кафе „Изотоп“, но это совсем иная история. А свою работу мы не завершили вот по какой причине. Героями сценария были физики-ядерщики, которые каждый день соприкасаются с чем-то непостижимым, и мы хотели изобразить людей необыкновенных, отличающихся от нас, простых смертных. Увы, таких людей придумать не удалось, потому как придумать их, видно, и нельзя. Их надо знать. А вот то, что Довженко, Калатозов, Бондарчук и есть такие особенные люди – мне тогда в голову не пришло.

Во ВГИКе с Сергеем Фёдоровичем Бондарчуком мы учились параллельно: он – на актёрском факультете, я – на сценарном. Эти факультеты не соприкасаются. Режиссёры и актёры между собой дружны – снимают курсовые, дипломные работы, снимаются в них, а сценаристы сами по себе, в сторонке понемножку сочиняют. Тогда по студенческим билетам нас пускали в Дом кино, что было престижно. И там периодически актёрский факультет устраивал что-то вроде концертов-отчётов. На таком концерте я впервые и увидел Бондарчука. Он читал отрывок из „Записок сумасшедшего“ Гоголя. Впечатление было поразительным – он не походил на студента. Это был мощный человек, хотя было ему всего, или уже – двадцать семь лет.

У каждого человека есть свой коронный возраст. Есть и свой классический облик. Лермонтов на портретах для нас навсегда мальчишка, хотя погиб не юнцом – в 27 лет. Мы знаем разные изображения Льва Толстого, но зрительно представляем его обязательно с бородой. Есть какая-то особенность в человеческом существовании – человек достигает своего коронного возраста и пребывает в нём довольно долго. Таким и входит в нашу память. Возможно, в этот коронный период он и делает что-то особенно важное. Вот Сергей тогда, в свои 27 лет, произвёл на меня именно такое впечатление – состоявшегося, значительного человека.