Читать «Выруба» онлайн - страница 56

Прошел час. Ерёма брел по снегу, едва волоча ноги. Пить хотелось страшно, но снег жажду не утолял. Сесть бы, развести огонь, но он боялся потерять остаток сил на растопку костра. Сахар кончился, заварка ещё есть, но сил нет. Еще он боялся уснуть. Почему-то и откуда-то он знал, что тот, кто уснул на морозе — больше не просыпается. Хотя, с другой стороны, какой мороз? Мороз был ночью — сейчас — Ташкент! Но всё равно он не хотел уснуть. Поэтому шел, иногда садился прямо на «тропу» глотал снег, который ещё больше отнимал сил, с трудом поднимался и снова шел. «Сникерс», сейчас бы «сникерс»! Там орехи, какая-то курага и толстый, толстый слой… карамели. «Ебать-молотить! — вспомнил Ерёма и полез в карман куртки. — Мне же конфет дали!» Две прекрасные карамельки запутались между патронов двенадцатого калибра, которые он взял у соседа по номеру, но так и не вернул. О! Тогда костер! Проглотив конфеты, Ермолай почувствовал прилив сил и заставил себя развести огонь. «Не долго — только растает снег (я даже кипятить не буду) попью, отдохну и дальше. Тут осталось-то!» Он не помнил ландшафт, но он помнил следы. Помнил (примерно) где и как мазал кровью раненный олень, как он сам обходил завалы, и прикидывал по времени, примерно сколько осталось. По его прикидкам, выходило, что он совсем близко, но Еловки (долбаной Еловки) — всё нет и нет! А след вчерашний — есть! Замытый, засыпанный, но есть!

Когда затрещал огонь, у Ермолая почему-то повысилось настроение. Запах дыма его успокоил и он, вдруг, вспомнил Ирку. Странно — за всю ночь и вот уже, сколько с утра, он не разу не вспомнил о ней. Почему? Ерема сел в снег, облокотившись спиной о сосну.

Я думаю, Вам не стоит рассказывать, что вспоминал и думал в это время Ерёма. Один хрен — в жизни всё было не так, как он это видел, и кончилось всё совсем по-другому. Однако эти воспоминания взбодрили Ермолая, заставили его шевелиться — он думал, что ради неё стоит жить. И он тихонько запел: «Ты сейчас далеко, далеко! Между нами снега и снега! До тебя мне дойти не легко, а до…» «Нет! — сам себе сказал Ерема (или тот, кто всю ночь с ним говорил) — гораздо больше, гораздо больше, чем четыре! Гора-аздо больше!» Ермолай встал, уверенно и зло вскинул карабин и жахнул шесть раз по макушке старой сосны, на которой темнело прошлогоднее гнездо вороны. (От гнезда отлетали ветки).

Справа раздался ответный выстрел. Ерема оглянулся. Три темных силуэта махали ему руками и торопились к нему. «Наши!» — Подумал Ерёма, и тут ему стало так хорошо, как Анке-пулеметчице из фильма «Чапаев», когда у неё заклинил пулемет, а беляки идут в психическую атаку, а тут Василий Иванович, на белом коне, подавшись вперед, в черной бурке, с шашкой наголо, впереди отряда, мчался с холма, чтобы зарубить всех этих ёбанных беляков и спасти Анку, спасти своих ребят, спасти революцию, спасти всех — весь Мир, и зарубить этих ёбаных беляков! Всех нахуй зарубить! И музыка ещё такая: «туду-туду-туду!» И Ерема, как Анка, заплакал.