Читать «Медведи в икре» онлайн - страница 177

Через час ко мне пришел маленький мальчик с новостью, что баши пойман. Но он отказывался говорить, где птица, пока не получил своих пять рупий. Я показал ему монетку, и он озорно усмехнулся:

— Он в саду японской миссии.

Засмеявшись он убежал. Я был готов ко всему, но только не к этому. Мы находились в состоянии войны с Японией с момента моего приезда в Афганистан. И поэтому я тщательно избегал малейших контактов с этими маленькими людьми. А теперь мой сокол свободно улетел в лагерь врага в первый же миг обретенной свободы. Я едва ли в состоянии соотнести это со всем, что пишут в книгах о признательной соколиной любви. Неделями, вопреки накапливавшимся фактам, свидетельствовавшим о противоположном, я убеждал себя, что глаза баши становятся мягче, добрее, сулят надежду на привязанность, когда он смотрит на меня. Но теперь я должен был признать, что все это было изощренным надувательством. Очевидно, что с того момента, как только он попал в мой дом, он ненавидел и презирал меня.

Но времени на дальнейшие сентиментальные сетования и обвинения у меня не было. Я велел своему дворнику принести лестницу и мою одежду сокольника. Даже книга из британской миссии утверждает, что самый преданный сокол не сможет вас узнать, если вы не будете носить при нем одну и ту же одежду. Моя одежда сокольника состояла из потертого твидового пиджака, бриджей для верховой езды и шляпы. Обычно хватало пиджака и бриджей, но что касается шляпы — а ее мне предложил носить Абдулла — то это выходило за рамки привычного. Вообще-то говоря, мое пристрастие к шляпам, по мнению моих друзей, отдавало викторианством, но эта шляпа определенно напоминала о временах Людовика XIV. Она была маленькая, ярко зеленая, с пером из хвоста существа, которое, должно быть, когда-то являлось невероятных размеров фазаном.

Беспристрастные свидетели потом мне рассказывали, что это была живописная процессия — мое перо и я сам, мой дворник в тюрбане и с лестницей, и всех нас сопровождали, пританцовывая, члены объединенного клуба кабульских мальчишек. Дойдя до японской миссии, я забрался на лестницу и затем на пятнадцатифутовый забор. Там, на другой его стороне, я увидел окруженного группой хихикающих японцев моего сокола, мирно сидящего на маленьком сливовом дереве.

Мое положение было глупым. Я не мог просить японцев, пожалуйста, отдайте моего сбежавшего сокола. Даже если бы я это сделал, они, без сомнения, не поняли бы меня. Я не мог взобраться в их дипломатическое святилище, без того чтобы не быть арестованным. Казалось, мне ничего не остается, кроме как подзывать моего подопечного изменщика при помощи того самого варианта хрюканья от Абдуллы. И в то же время я был уверен в надежности моей выдающейся позиции на верхушке пятнадцатифутового забора, находясь в окружении толпы любопытных кабульцев. В сложившихся обстоятельствах было важно соблюсти достоинство, являясь дипломатическим представителем великой державы. Однако шансы на успех моей миссии и на сохранение достоинства были очень малы. Я вытянул руку в рукавице с кусочком красного, свежего мяса и захрюкал. Баши скосил на меня глаз и повернулся к японцам. Японцы захихикали громче. Толпа с другой стороны забора поддерживала меня своими криками. Меня спасло нечто более взрывное, чем хрюканье и проклятия. Уже полчаса я сидел то хрюкая, то ругаясь. Толпа выкрикивала свои советы. Японцы хихикали. Птица продолжала мирно сидеть на сливовом дереве.