Читать «Звук паутинки» онлайн - страница 26

Вот и попробуй на таких напастись!

Улетела ласточка, и птенчики спрятались. Уснули. Как будто их и нет в гнезде.

Тихо в сарае. Тихо во дворе. Пасмурно.

Я прислонился к косяку, уставил глаза в потолок и от нечего делать стал рассматривать гнездо. Вам приходилось видеть, как ласточка лепит гнездо? Берёт на берегу тугие комочки земли, и не простой земли, а влажной, хорошо перемешанной с травянистыми корнями, с волокном. Принесёт в клюве этот комочек и очень ловко прилепит его к деревянной балке. Посмотрит со стороны на свою работу и, довольная, защебечет: радуется, что у неё неплохо выходит. А и на самом деле красиво. Сначала будто подкову или серп месяца лепит из земли, потом делает круглую бугорчатую стенку, а дальше рядок за рядком завершает гнездо, похожее на маленькую корзинку. Обсохнет гнездо, станет белое, годами висит под потолком — и не разваливается.

Часто хотелось мне поставить лестницу, полезть к гнезду и хотя бы краем глаза поглядеть… Только вы слышали? Люди говорят: тронешь пальцем ласточкино гнездо — птица покинет ваш двор. Покинет, и больше не прилетит, и всем ласточкам передаст, чтоб далеко облетали вашу хату. Ну, а если разоришь гнездо… Лучше не делайте этого! Я сам видел: у ласточки на груди красная полоска. Это как спичка. Чиркнет она грудью по соломе, по сухой стрехе, и сразу вспыхнет солома… Дотла хата сгорит… А аисты, мне говорили, когда разрушишь их гнездо, приносят в клювах раскалённые угли. Птицы не прощают злодеям.

Потому ни у нас, ни у бабушки Сирохи никогда хата не горела. А у Глыпы, уже при мне, два раза случался пожар, мазанка и сейчас стоит полуобгоревшая, а от сарая столбы-головешки остались и щербатое обугленное корыто.

Ласточки привыкли к тому, что я сижу на крыльце, и летают прямо надо мной, а какая и пикирует, будто хочет вырвать волосок из макушки, мелькнёт у меня над головой — и в сарай. Хорошо мне сидеть среди лёгкого шороха, голубых ласточкиных теней и мягкого света, притухающего от туч. Клонит ко сну, и сквозь дремоту слышится: зовёт кто-то меня. «О-о-онька!» — доносит ветерок.

Встревоженный, вскакиваю, гляжу на дорогу: стоит бабушка Сироха. Маленькая старушка, сгорбленная, в широкой чёрной юбке, лицо чёрное. Стоит молчаливая и суровая, дожидается, когда подойду к ней.

— Айда со мной, — говорит она строго. — Адам тебя зовёт.

Я иду следом за бабушкой (а она торопливо семенит), и мне странно и немного боязно: никогда Сироха не звала меня… да ещё к Адаму. Что там у них?

Идём к овражку, проходим Глыпину хату; тропинка приводит на бабушкин огород, и мы попадаем в синие сумерки, а над нами царство листвы и подсолнухов. Выбрались из огорода — и уже двор Сирохи. Белая маленькая хата, растёт под окном развесистая яблоня, ветви выше дымохода, яблоки нависают на соломенную крышу. Своей кроной старое дерево закрыло почти весь двор. И я вижу: белые нары под белой яблоней, и лежит на подушках Адам, блестит зубами, — они у него тоже белые, с просинью.