Читать «В голове моей опилки...» онлайн - страница 102

Уральская память о «битве народов»

В отличие от французской, немецкая «диаспора» слабо развита в нашем крае. Есть в ее жителях что-то от гоголевских мужичков, лениво рассуждающих (применительно к местной экзотике), докатится ли шар перекати-поле, к примеру, до Парижу. Докатится, и еще как. Расстояние небольшое, а вокруг степи, степи без конца и края. И, разумеется, безо всякой надежды поймать попутку. Но в этом нам еще предстояло убедиться. Пока же заспанные и ошалевшие от поездной тряски мы выскакивали на перрон станции Саломат. Отсюда, судя по карте десятилетней давности, до Лейпцига на автобусе – рукой подать.

...Обшарпанное здание вокзала с аршинными буквами. Выбитые окна в глаза бросились не сразу. Надежда купить билеты угасла вместе с лучом солнца, не проникающим в темень, где в интимном беспорядке арматура и какие-то шланги обнимались с газовыми баллонами.

– Здесь давно вокзала нет, – заявил хмурый мужик в оранжевой путейской куртке. – Если вам в Лейпциг – бегите за угол. Там один вроде собирался.

Мужик открыл доселе незамеченную нами дверь и растворился в табачных клубах подсобки.

Старенький "Жигуленок" добросовестно отмахал километров шесть от вокзального "угла" до дорожной развилки.

– Вы по мосту идите. По воде не надо, – напутствовал водила.

Степной ветер пахнул в лицо запахом навоза, покоившегося в кювете, и отнес синеватое облачко выхлопных газов к почерневшим бревенчатым домикам. Бывший форпост N 29 не сильно изменился с екатерининских времен. Названный в честь "битвы народов" под Лейпцигом, он еще помнил битвы за урожай во имя центнеров с гектара. Но гладкий асфальт уже забыл, когда последний раз его ухабили комбайны. На подвесном мосту, наверное, снимали очередную серию "Индианы Джонса" – явный перебор полуметровых провалов и жалобно попискивающие доски. Перемахнув через реку, мы побрели по главной улице. Через минуту она вывела нас к церковным куполам.

...Кривой Иван, известный своей силой всей станице, покряхтывая, тянул веревку, перекинутую через балку колокольни. Медный колокол, высунув язык, упорно лез вверх.

– Новгородскую работу сразу видать. Ишь, как на солнце играет, – заметил, довольно подкручивая ус, старый есаул из Ставрополья.

– Погоди, ужо запоет. Ох, пресвятые угодники, – торопливо поддакнул дьячок, не отрывая глаз от окна под церковной маковкой. Тюкали топоры, и шестилетний Санька в который раз тайком старался снять со стены батину шашку...

Так было. Стояло лето 1874 года. С тех пор церковь Казанской Богоматери горела дважды. Дважды строилась заново. Теперь не глядят новгородские колокола из верхотурного окна. Остов церкви лишь скрипит ребрами на безбожном степном суховее.

С 1900 года население Лейпцига выросло на 80 человек. Не осталось и следа от 10 ветряков, богатых дворов белопахотных казаков, для которых строевой лес возили аж из войсковых дач Джабык-Карагайского и Аннинского боров.