Как бурный поток, что, свиреп и могуч,Внезапно бы на землю хлынул из туч,Как яростный вихрь, распахнувший крыла,Помчалась толпа парней из села.Спешат, уж не спрашивая ни о чем,Гонимые горем, как черным смерчом.Влетели в ущелье. И мнится – у ногШипит и клубится кровавый поток…И вмиг – никого не осталось в селе.Теснясь, в нетерпенье стоят на скале.И, с трепетом вслушиваясь в каждый звук,Глядят напряженно. Но скалы вокругБезмолвны. Лишь пену бушующих водБессонный Дэв-Бед по дну бездны несет.
XXIV
И вот показался убийца из мглыУщелья. Шаги неверны, тяжелы.Идет… Все черты его искажены,Глаза выраженьем ужасным полны,И – страшный, медлительный – к двери своейПрошел он, не глядя на лица людей;Повесил на столб волосатой рукойРужье свое, схожее с черной змеей.Застыла толпа. Каждый – как онемелОт страха… Никто и дохнуть не посмел,Молчат. Вдруг завыла старуха одна.Лицо раздирает и вопит она;«Арай!» Это сын ее, сын… он убит.Она, обезумев от горя, бежит.И, страшен и нечеловечески дик.В пустынном ущелье звучит ее крик.
XXV
И с воплем «арай» исступленной толпойВсе женщины кинулись узкой тропойВ ущелье, за матерью вслед. И вдалиЕе возле мертвого сына нашли.И плач их надгробный так скорбно звучал,Что душу, казалось, живым разрывал.И юноши с горестной думой в глазахУселись понуро на ближних камнях.А женщины плакали – сгиб удалед…Жалели покинутых сирых овец.Бедняжку Анув помянули потомБездушным проклятьем.Скорбели о том,Что вот, мол, все юноши в горы пойдут,Саро одного лишь с собой не возьмут.Что некому будет собак накормить,Что с кровли начнут они, бедные, выть,Что палица с грозной щетиной гвоздейПокроется сажей на полке своей.Что длинный кинжал, украшенье стены.Заржавеет, вдвинутый праздно в ножны.Привыкшая к воздуху горных высот,Нани в этот год на яйлаг не взойдет;Одна будет дома несчастная матьСидеть, горевать, о былом вспоминать…И каждое слово, что слышала матьО сыне, ей сердце могло б растерзать.И мать мертвеца начинает молитьХоть слово сказать, хоть глаза приоткрыть:«Что, солнышко, ты закатилось во тьму?Зачем не глядишь ты? Молчишь почему?Сын милый! Ты – что изменил мне? Взгляни —Ты отнял могилу у старой нани!»Но бледные веки навек заперты.Застыли уста, и не дрогнут черты.Не слышит убитый земных голосов…Недвижно белеет полоска зубов.…И небо-врага проклинает она,Отчаянья и исступленья полна.И бога поносит, и волосы рвет,И снова рыдает, и снова зовет:«Ты солнцем за тучи упал, Саро-джан!Ты с ветви цветущей упал, Саро-джан!Тьма солнце у била мое, Саро-джан!..И ночь наступила моя, Саро-джан!..»…И ночь наступила. И пала роса.И плачущих стихли вдали голоса,Лишь старый Дэв-Бед, в гриве пенных седин,Горюет и плачет в ущелье один.С грозной песнейМчится в бездне,И – горя полн —Бьет пеной волнО стены скалЗа валом валРазбиваетИ рыдает…
