Читать «Три версты с гаком. Я спешу за счастьем» онлайн - страница 307

Я смотрел на счастливое лицо Бутафорова и завидовал. Через два часа он встретится со своей Марианной. Вообще-то она никакая не Марианна — Марфа. Но артистке областного театра не к лицу такое имя. Она обижается, если ее назовут Марфа. Ей нравится имя Марианна.

— Я знаю, где хорошая сирень, — сказал я.

— Где? — сразу попался на удочку Николай. — Это… Зачем мне сирень?

— Сразу за переездом направо сад… Увидишь через забор. Ты не бойся — собаки нет.

Бутафоров отвернулся и стал заводить мотоцикл.

— Выедешь на шоссе, брючки сними, — посоветовал я. — Всю пыль соберешь… И с сиренью прогонит.

Мотоцикл зарычал, выпустил клок синего дыма. Николай слишком резко взял с места, — мотоцикл чуть на дыбы не встал.

Укатил Бутафоров. А мы с Генькой остались.

— Куда она хочет поступить? — спросил Генька. Опять за старое…

— В мореходку, — ответил я.

— Не примут.

— Ее примут, — сказал я.

— Ты проводил ее?

— Я посыпал голову пеплом и горько рыдал…

— Занятия в сентябре, — сказал Генька. — Она еще приедет.

— Приедет, — сказал я. — Больше нет вопросов?

— Есть, — сказал Генька. — Был в милиции?

После этой истории с Корнеем Генька и Бутафоров хотели заставить меня заявить на бандита в милицию. А мне не хотелось. Не любил я связываться с милицией. Опять начнутся вопросы-допросы. Заставят бумагу подписывать. Не пошел я в милицию. Но кто-то из ребят все-таки заявил. Генька, наверное. Это он тогда на меня раскричался — дескать, я рассуждаю, как отсталый элемент. Не должен вор и бандит на свободе гулять: сегодня чуть меня не убил, завтра другого укокошит… И все равно я не пошел в милицию. Милиция сама ко мне пришла. Расспросили, что да как. Записали номер машины. Я им сказал, что все это — пустое дело. Не такой дурак Корней, чтобы свой номер повесить. У него этих номеров — завались. Под сиденьем техникумовской трехтонки пять номеров нашли. А бортовой номер он мелом подкрашивает. Не подкопаешься… Опять я попал в свидетели. Хотели и Рысь в свидетели записать, да я отговорил. Какой она свидетель? Лежала на траве и глаза закрыты.

Рассказал я все это Геньке Аршинову, и он сразу подобрел.

— Выходишь ты, Максим Бобцов, на правильную дорогу, — сказал он. — Это хорошо. Главное — идти по этой прямой дороге и никуда не сворачивать…

— Врешь ты, Аршинов, — сказал я, — прямых дорог не бывает.

Но Генька меня не слушал. Он стал толковать о высоком звании советского человека, о комсомольской чести и порядочности. Меня всегда смех разбирал, когда Генька начинал кидать такие словечки. Еще с трибуны ничего, терпеть можно. Обстановка торжественная, и слова громкие. А сейчас? Зачем сейчас надуваться пафосом? Лицо у Геньки стало важным. В такие минуты ему не хватает пенсне и толстого портфеля. И все-таки, надо признаться, мне было приятно слушать Геньку. На похвалу он был скуп. А когда он сказал, что на бюро говорили о том, чтобы меня принять в комсомол, я совсем расчувствовался и брякнул: